Узнав, кем на самом деле является Томас, она поняла ту горечь, которая звучала в его голосе, когда он очень давно разговаривал с Рианнон Рассел в саду их замка. Преступление Карра, о котором он тогда говорил, было направлено не просто против беззащитной женщины, ее матери, а против члена семьи Томаса, пусть и дальней родственницы.

А если Дженет была родственницей Томаса, тогда это означает, что люди Томаса, члены его клана, пусть хоть и дальняя, но ее родня.

Эта мысль удивила Фиа. Она всегда смотрела на себя как на очень одинокого человека. Отец в свое время изолировал ее от братьев, а правда, которую она узнала о нем, отдалила ее от отца, но сейчас вдруг совершенно неожиданно у нее появилась семья. Она посмотрела на толстую простую шотландскую женщину, склонившуюся над тестом.

– А вы тоже из рода Макларенов? – спросила Фиа.

– Да. Я жила в Эдинбурге, работала на кухне, после того как мой муж погиб при Кулодене, а потом приехал хозяин, лет пять назад, и сказал, что заберет меня домой. – Она посмотрела на Фиа, прокашлялась и продолжила: – Нас раскидало всех, но хозяин сумел найти тех, кто выжил. Он заплатил за их проезд, выкупил тех, за кого пришлось платить, и вот мы все собрались здесь.

– А сколько вас?

– Двадцать четыре. Было двадцать три, но прошлой весной жена Эдвина родила сына. – Теплая улыбка появилась на лице миссис Макнаб.

«Томас Макларен нашел и вернул на свою землю двадцать три человека. Но зачем?» Фиа отщипнула кусочек теста и рассеянно мяла его пальцами, размышляя о том, что Томас Макларен становится для нее все более сложной загадкой. Она знала, что ему удалось добиться в жизни многого. Он сколотил состояние, у него была доходная морская компания, вероятно, и дом в Лондоне, и друзья, которым он был верен, например, Джеймс Бартон. И все же здесь, в Шотландии, он рискует быть узнанным, его жизнь под угрозой. Угроза эта более чем реальна, потому что Томас сам ей сказал, что Карр знает о его тайне. Почему же тогда он остался здесь?

Фиа казалось очень важным найти правильный ответ на этот вопрос, но ответить на него мог только сам Томас.

Тем временем миссис Макнаб развязала фартук, накрыла им тесто, которое замесила, и удовлетворенно произнесла:

– Хорошо, за ночь тесто поднимется, а утром я напеку хлеба.

– Где Томас Макларен? – Миссис Макнаб смахнула прилипшие кусочки теста с рук. – Миссис Макнаб, пожалуйста, я прошу вас, скажите, где Томас? Мне очень нужно поговорить с ним.

– Конечно, девочка, конечно, – отозвалась миссис Макнаб с улыбкой. – Только не надо быть такой нетерпеливой. Он ведь уже здесь.

Фиа вздрогнула и обернулась. Томас стоял у нее за спиной. Она смотрела на него с нескрываемой радостью. Загорелое лицо Томаса потемнело еще больше, морщинки в уголках глаз стали еще глубже. Его широкие плечи сейчас казались неестественно прямыми, будто он сознательно распрямил их, чтобы не сутулиться. Подбородок и щеки были покрыты густой щетиной, в которой Фиа разглядела седину.

«Ему уже за тридцать, – отметила про себя Фиа. – Он на добрый десяток лет старше меня. Это не тот возраст, когда слоняются по гостиным в Лондоне. Он привык к тяжелому труду, знает, что такое настоящая усталость... и что еще?»

– Где вы были?

– У меня есть дела, – ответил Томас. Он подвинул к столу стул. – У вас осталось что-нибудь поесть, миссис Макнаб?

– Осталось. – Миссис Макнаб быстро достала не только то блюдо, которое с большим удовольствием поела Фиа, но еще и холодной говядины, и паштет из гусиной печенки, и буханку хлеба, и хороший кусок янтарного сыра. Затем она наполнила большой кувшин пенящимся элем, бросила на стол полотенце и грозно предупредила, прежде чем оставить их вдвоем: – Я вернусь завтра, не разбрасывайте хлеб.

– Миссис Макнаб, – сказал Томас, откусывая хлеб, – не верит в церемонии. Она разделяет точку зрения большинства шотландцев, что каждый из них ничуть не хуже другого. – В голосе Томаса прозвучали веселые нотки.

– Кроме вас, – вставила Фиа. Томас усмехнулся:

– Нет, боюсь, и я не исключение, но я вовсе не уверен, что ее последние слова были адресованы мне.

– Миссис Макнаб, – заметила Фиа, – готова целовать землю, по которой вы ступаете. Уверена, что если бы вы попросили ее скинуть платье и сплясать вокруг конюшни, она бы с радостью согласилась.

Томас отломил кусок хлеба, сунул его в рот, пожевал и проглотил.

– Что ж, если ей удалось убедить вас в таких чувствах ко мне, пожалуй, придется подумать о повышении ее жалованья. Для меня и к лучшему, если вы верите, что на свете есть хоть один человек, который относится ко мне с благоговением.

У Фиа округлились глаза. Боже правый, да он же дразнит ее!

А ей... ей так нравится, когда ее дразнят!

Кей и Кора тоже иногда дразнили ее. Безыскусная радость и привязанность детей всегда доставляли Фиа огромное удовольствие. Она была счастлива, что может открыто общаться с детьми – быть с ними такой, какая она есть на самом деле, не притворяться.

Томас смотрел на Фиа с серьезным видом, но в глазах у него блестели искорки веселья.

– Как вы думаете, почему я так считаю?

– Боюсь, что не имею ни малейшего представления, – тихо пробормотала Фиа, стараясь унять частые удары сердца.

– Я тоже. Но смотрите, я в вашей компании уже почти пятнадцать минут, а вы еще... – Что бы Томас ни собирался сказать дальше, он не стал договаривать. Вместо этого наклонился над столом, протянул к ней руку и дотронулся до щеки. – А вы знаете, у вас на лице мука.

Фиа поспешно прикрыла щеку рукой. Глаза ее стали еще круглее, когда она дотронулась до щеки и почувствовала, что лицо ее пылает. Она, которая бывала в обществе в самых смелых туалетах, сейчас зарделась от того, что на лице у нее осталась мука. Или она смутилась от того, что он так смело дотронулся до нее, от его дразнящей улыбки?

Фиа судорожно соображала, что бы ответить, но не находила ничего подходящего. Ей хотелось, чтобы он продолжал дразнить ее, но она совершенно не понимала, почему ей этого хочется. Она никогда ничего не делала спонтанно, предварительно серьезно не обдумав. И все же, пожалуй, не следует допускать, чтобы он продолжал ее дразнить, потому что это открывало новые возможности, которые, в свою очередь, давали толчок дальнейшим отношениям и вызывали непредвиденные последствия.

Она уйдет, уйдет к себе в комнату и там спокойно обдумает, как действовать дальше, определит свои цели, поймет, чего хочет и как достичь желаемого. Но мысли ее, так же как и тело, казались какими-то нереальными, словно она потеряла материальность. Ведь это она должна соблазнять его, напомнила себе Фиа, тревожно глядя на Томаса.

Но соблазнение было ее целью до того, как она узнала, кто такой Томас, сколько он сделал для своих людей. Узнала, что, несмотря на все, что сделал ему и его клану Карр, он не собирался мстить его дочери, дочери своего врага. На самом деле Фиа готова была поставить на кон свою жизнь, что подобная мысль даже не приходила Томасу в голову. Так что же, Боже правый, она делает здесь?