— Да? Зачем же ты это сделал? — Мой сын может сводить с ума, он может быть прелестным, упрямым, умным, непослушным, каким угодно, но он не драчун. Он даже не особенно крепок физически, как могут засвидетельствовать его товарищи по футбольной команде.

— Не знаю.

— Не может быть. — Я положил руку на его плечо под пижамой космического рейнджера, казавшееся хрупким. — Должна быть какая-то причина.

Он помолчал. И наконец пробормотал так тихо, что его слова едва не потерялись в складке одеяла:

— Потому что она мне нравится.

— А.

Я глядел на сына, который пытался разобраться в мире мужчин и женщин, и чувствовал, что должен что-нибудь посоветовать, но что? «Сказать ей», — вставил Сногз, но я его отключил. Может, надо было сказать ему, что большинству девочек нравятся напористые мальчики, но не драчуны? Может, надо было посоветовать ему исправиться или «быть верным самому себе»?[13]В уголке сознания я вспомнил девочку по имени Линда, у которой во втором классе я стянул красную шапочку, потому что она не обращала на меня внимания. Да, это изменило ситуацию — она меня возненавидела. Я вздохнул.

— Ты извинился?

— Ага, — буркнул он. — Мисс Хардин меня заставила.

— Хорошо. — Я встал с его кровати. — Только помни, в следующий раз, когда захочешь произвести впечатление на девочку, есть способы получше.

Он кивнул, как будто он уже подумал о нескольких таких способах.

— Ладно, спокойной ночи, папа. — Но когда я поцеловал его, он меня обнял. — Я тебя люблю, — прошептал он и крепко поцеловал меня в губы.

Я, спотыкаясь, вышел из темной комнаты в тот самый миг, когда Джейн остановилась у дома. Я побежал вниз, чтобы встретить Джейн, когда она войдет в дверь. Блеск в ее глазах сменился усталостью.

— Слушай, насчет «Читос», — угрюмо начал я, — это просто игра.

— Знаю. Стеффи мне сказала. — Джейн тяжело опустилась на пластиковый стул у кухонного стола. — Ну и татуировка у нее. Странно, что я раньше не замечала.

— А еще у нее есть приятель. Какой-то панк по имени Чед. Он приехал на скейтборде в булочную Прайса, когда мы в субботу туда заходили.

Я рассказал ей о случае с человеком, который вроде бы заинтересовался Алексом. И о серой машине, припарковавшейся у нашего двора.

— Главное, чтобы он возвращал его в шесть. — Она усмехнулась. — Нет, с этим нельзя шутить. В наше время лишняя осторожность не помешает. — Она еще не сняла спортивную одежду, и, когда вытянула ноги, ее обтягивающие шорты поразили мое воображение. — Я умираю с голоду. Чипсов не осталось?

— Да полно. — Я принес пакет со стола. — Знаешь, мы едим слишком много всякого мусора.

— Еще бы. Давай, не жадничай.

— Ты не хочешь узнать, как играют в эту игру? — Я держал пакет на расстоянии вытянутой руки.

— Черт, Майкл, дай мне пакет.

Я сунул его между ног, а когда она залезла в него рукой, я сжал ноги.

— Эй.

— Что?

— У меня был очень длинный день. — Она попыталась высвободить руку. — Меня обвинили в супружеской измене, а муж хотел закадрить нашу няньку.

— Но я же объяснил. — Джейн попыталась выдернуть руку, но я сжал ее сильнее. Все-таки хоть на что-то «Ре-Флекс» сгодился. — Так или иначе, я хочу тебя.

— Отпусти меня.

— А ты заставь меня.

Это было глупо. Рука Джейн превратилась в кулак. Внезапная боль растеклась до самых коленей, и я поковылял к стулу.

— А-а-а…

— Майкл, извини. Я не хотела… я только хотела, чтобы ты… давай я тебе помогу.

— А-а-а…

Через минуту мой ангел-хранитель в черных шортах склонился надо мной, протягивая пакет с кубиками льда.

— Вряд ли это поможет, — слабым голосом проговорил я.

— Попробуй.

— Нет, я…

— Попробуй.

Одной рукой она обняла меня за плечи, чтобы утешить. И я попробовал, чтобы не рисковать здоровьем еще раз. Я находил ее силу эротичной — или нашел бы при менее болезненных обстоятельствах. Я не говорил, что Джейн на сантиметр выше меня? Может быть, в семье недостаточно места для двух настоящих мужиков.

Пульсирующая боль стихла только после полуночи. Джейн любезно предложила помассировать больное место, но я с благодарностью отклонил предложение. Вместо этого я лежал на спине, беспокойно думая, в кого же мне превратиться теперь. Чтобы оценить ситуацию по достоинству, нужно иметь настоящее чувство юмора. «Погоди-ка, — подумал я, погружаясь в прерывистый сон, — я кое-что придумал. Это тебя сразит».

«Сентра» поблескивала, как серое облако, у школьной площадки, куда летом приезжал фургончик с мороженым. Сливаясь у ворот, дети разделялись у ограды и расходились в разные стороны. Некоторые текли, как вода, другие сыпались, как песок. Некоторых провожали родители, но вскоре они улетучились, словно дым. Человек в серых брюках вглядывался в детскую толпу, как вдруг его взгляд остановился на светловолосом мальчугане, которого так и хотелось назвать Билли, он повернул голову и разговаривал с мальчиком-азиатом, который хлопал себя руками по бокам, изображая птицу, и взлетал к верхушкам деревьев.

Билли сел в машину человека, и дорога исчезла, хотя сзади на них лаяла черная собака. Но теперь человек был и мальчиком, он вертелся в коротких, потных пальцах, которые никак нельзя расцепить. На светофоре загорелся синий цвет. Они съехали с авиатрассы в половине второго и скоро уже огибали покрытое стерней поле, словно небритое лицо, окаймленное деревьями с плакучими ветвями, похожими на волосы. Машина ехала медленнее и медленнее, пока наконец не свернула носом с дороги и не остановилась. Человек положил руку себе на бедро. Теперь он был мальчиком Билли и беспомощно смотрел на узловатую, мозолистую руку. Щелкнул сустав. Указательный палец дважды постучал, похожий на шею животного, вытянутую, чтобы посмотреть, что там у него над головой. Рука поползла к «молнии» на джинсах.

У него стало восемь конечностей, как у насекомого. Он спустил белье до икр, стряс его с себя. Его обнаженный пенис был похож на неоперившегося птенца в гнезде мошонки. Его руки — чьи руки? — как бы защищая, накрыли его. Одновременно он сидел на унитазе в туалете торгового центра, высоко взлетал на качелях, висел на ремнях в ванне. Он с глухим ударом и скрипом переехал черную собаку.

Взад-вперед, вверх-вниз. После эякуляции его сотрясла неудержимая дрожь. Потом все замерзло, стало белым, и он проснулся, полусвалившись с кровати, хватаясь за подушку.

Было всего только пять утра, но он не мог заснуть. Он полежал еще, зажмурившись и чувствуя призрачное тело, прижатое к его бедрам. Скоро ощущение прошло. Он моргнул. Вот, опять он вернулся в себя. Дальняя стена была все так же близко. Какое-то время он глядел на плакат с Питером Пэном, потом медленно поднялся и выключил шум летней ночи со стрекотом сверчков. Лишенная даже искусственных звуков комната показалась совсем пустой. Ему некуда было идти, и это было хуже всего.