Имелись пирожные в форме Элвиса. Кресла в виде Элвиса. Аквариум в виде Элвиса. Мороженое «Элвис» в прозрачном холодильнике. Матрешка Элвис – тридцать три штуки друг в друге. Элвис в виде крокодила. Крокодил в виде Элвиса.

На потолке гигантский кроссворд, посвященный памяти Элвиса.

Присутствовал и Элвис собственной персоной. Восковая фигура в рост. Похожий. У меня лично при виде всех этих чудес закружилась голова, а потом я вдруг понял, что вряд ли теперь у меня появится желание хоть когда-нибудь слушать и лицезреть короля рок-н-ролла.

Жмуркин же при виде этой реликвии пришел в глухонемой восторг, он опустился на колено и стал что-то непонятно и гортанно булькать на ухо Снежку. Актерский талант, примерно так булькали упыри в фильме про арктическую вампирскую резню.

Он побулькал-побулькал, Снежок поднял голову и громко втянул воздух.

Я напрягся. Если сейчас Снежок учует Элвиса-крысу, то наверняка как-то знак подаст.

Снежок вдохнул еще.

– Что это он? – спросила Лариса Ивановна.

– Тут витает дух Элвиса, – сказал я. – Мемфис его чует.

– О! – Лариса Ивановна закатила глаза.

– Бьорн сказал мне, что у них в Оклахоме в клубе «Глухонемые Элвисы» есть спирит-негритянка, она может вступать в контакт с Элвисом.

– О! – Лариса Ивановна вздохнула.

Снежок сел на пол и тривиально, совсем не подобающе для американской собаки почесался.

– Проказник! – промурлыкала карамельная Лариса.

Жмуркин замычал что-то истерически и закрыл глаза.

– Бьорн в восхищенье, – прокомментировал я. – Ваша коллекция может соперничать с самыми полными собраниями Иллинойса и Алабамы. Особенно шуба... Или плащ... Короче, вот это. Он сказал, что обязательно сошьет такую же своей маме!

– О! – Лариса Ивановна сжала руки. – Какой добрый сын! Мой Максик тоже был очень добрым мальчиком, пока не женился...

Лариса Ивановна закрыла глаза, завибрировала и сказала:

– Если Бьорну так приглянулось это манто, то я... Осмелюсь просить принять в дар!

Жмуркин издал проваливающийся звук.

– Бьорн выражает искреннюю признательность, – перевел я.

После чего принял из рук Ларисы Ивановны изделие из париков и водрузил его на плечи Жмуркина.

Жмуркин выдал несколько замысловатых, но очень выразительных знаков руками.

– Бьорн говорит, что, когда вы будете в Америке, в Оклахоме, вы просто обязаны посетить их объединение.

– Это так мило с его стороны! – Лариса Ивановна матерински погладила Жмуркина по плечу.

Я достал из кармана фотоаппарат и заснял все это великолепие. Жмуркина в шубе из париков Элвиса. Ларису Ивановну. Элвиса-матрешку.

– Может, у вас найдется, куда записать адрес? – спросил я.

– Да-да, – Лариса Ивановна неожиданно ловко прыгнула к журнальному столику. – Сейчас-сейчас...

Она принялась искать лист бумаги, а Жмуркин отрицательно помотал головой.

Ясно. Элвиса Тридцать Восьмого здесь не было. Надо идти дальше.

– Интересно... – сказал я. – А сколько в нашем городе вообще любителей Элвиса?

– Трое, – ответила Лариса Ивановна.

– Всего?! – удивился я.

– Да, всего. Настоящих. Только три. Старики слушают Пугачеву, молодежь вообще потеряна для культуры. Элвис элитарен, не каждому под силу поднять такую глыбу... Нас всего трое. Трое, готовых сделать для Элвиса все. Все.

Лариса Ивановна всхлипнула.

Я сочувственно покивал головой.

– Дело в том, Лариса Ивановна, что Бьорн хотел бы посетить всех единомышленников. И, к сожалению, у нас очень мало времени. Вы не могли бы...

– Да-да, я помогу, разумеется. Тут недалеко, можно дойти пешком...

Лариса Ивановна назвала нам адреса и фамилии еще двоих ценителей и пообещала предуведомить их о нашем визите. После этого мы сердечно распрощались и поторопились на улицу.

Жмуркин хотел немедленно избавиться от волосатой шубы, но я сказал, что этого не следует делать, не стоит разрушать имиджа.

– Ты же перфекционист, – напомнил я.

Тоска и Питер поджидали нас в квартале от усадьбы Ларисы Ивановны. Пили колу, хрустели чипсами, пончиков не хватало. При нашем появлении Питер подавился, а Тоска сначала открыла рот, а потом расхохоталась.

Она смеялась и не могла остановиться.

– И что смешного? – спросил Жмуркин.

– Отлично выглядишь! – сказала Тоска. – Где шубейку оторвал? Из скальпов?

Жмуркин пожал плечами. Молодец. Жмуркин как-то выдержаннее Буханкина, выглядит старше. Наверное, умнее.

Второй поклонник Элвиса, некто Мельников, обитал неподалеку. Но в отличие от Ларисы Ивановны он ожидал нас не в особняке и даже не в квартире. В подвале. Он ожидал нас в подвале. В мрачном подвале мрачной пятиэтажки.

В подвал мы решили спуститься вчетвером. Так, на всякий случай. Конечно, Снежок – это серьезная собака, но поклонник Элвиса противник тоже серьезный. В случае чего может и статуей огреть. Из леденцов. Статуей Элвиса, разумеется.

Я долго дергал за тросик, который заменял звонок, и за тяжелой железной дверью где-то в глубине подвала завыла сирена. Потом за дверью загудел мотор, и она отвалилась в сторону. Как дверь сейфа в швейцарском банке средней руки. На нас пахнуло запахом выдержанного пота и спортивного инвентаря, Тоска поморщилась, а Снежок вообще чихнул.

– Ну что? – спросила Тоска.

– Ну то, – сказал я. – Спускаемся.

Мы спустились по лестнице.

Элвиса вообще не было видно. Ни плакатов, ни настенных росписей, ни огнетушителей в форме элвисовского торса. Я даже стал думать, что мы угодили в обычную подвальную качалку, однако я ошибся. Коридор закончился, и мы оказались в широком круглом зале. И зал меня тоже удивил. Это был зал для занятий то ли карате, то ли джиу-джитсу, то ли еще какой восточной мордокрутенью. Иероглифы на стенах, бамбуковые мечи, с потолка свисают пробитые боксерские мешки.

Из-за самого большого и пробитого мешка выступил невысокий полный человек в синем кимоно. Все в нем было какое-то сдобное и круглое, круглое лицо, круглые руки-ноги, круглая фигура, улыбка круглая.

– Добрый день, – сказал я.

– Добрый, – улыбнулся каратист. – Рад вас видеть.

– Вы Мельников? – спросил я.

– Да, – улыбнулся Мельников. – Это я.

– Вас порекомендовала нам Лариса Ивановна... – сказал я и изложил нашу легенду.

Про глухонемого умственно отсталого поклонника из штата Оклахома, про собаку Мемфиса, ну, про то, что Элвис жив, короче. Мельников выслушал все это с благодатным почтением. После того как я закончил врать, вступился врать Жмуркин. Врал он самозабвенно. Мычал, энергично ворочал пальцами, указывал то вверх, то на себя, то на Мельникова, короче, кривлялся так выразительно, что даже Снежок не выдержал, завыл, завертелся.