Но пока шла война. Последние недели в Москве Георгий чувствовал себя как лобстер на тарелке неумелого едока. Его защитный панцирь пытались разломать и раздробить любым способом. Выемки документов, допросы, прямые угрозы, шантаж и подкуп преданных ему людей, прослушка телефонов, взлом компьютеров — Глеб Румянцев вел обстрел по всем позициям. Георгий бил в ответ. Устроил пресс-конференцию, слил журналистам порцию компромата. Дал понять, что может рассказать гораздо больше — с прицелом на Володю и прочих тяжеловесов. Война сделалась обыденностью, привычным пунктом в ежедневнике.

Конфликт на Украине тоже увяз во лжи и взаимных обвинениях. Это ощущалось в разговорах, журнальных статьях, в голосе новостных обозревателей. После первого ожога боль стала притупляться, на смену негодованию пришла усталость, за ней равнодушие. Запах смерти так быстро сделался привычным, словно всегда сопровождал житейскую суету.

Благовоспитанные турки проявляли необычайное упрямство в переговорах, но принимали делегацию широко, радушно. Ответственные лица хлопотали, обсуждали условия контрактов, получали секретные инструкции из Москвы, Берлина, Тель-Авива. Георгий же просто ждал исхода, заразившись восточной неспешностью, с любопытством антрополога наблюдая, как достопочтенные проходимцы всех мастей со всех концов света пытаются деловито облапошить друг друга, рассуждая о дружбе, взаимовыручке, законах рынка и прочих высоких материях. Для него эти несколько дней в Стамбуле выдались нежданной передышкой.

Официальные лица держались особняком, и большую часть свободного времени Георгий проводил с Василевским, который приехал курировать финансовые интересы силового ведомства. Ужинали, курили кальян, парились в бане. Владлен зазвал Георгия в тайский массажный салон, оказавшийся весьма фешенебельным борделем. Они даже заказали в кабинет красивого молоденького транссексуала по прозвищу Азиатский Сапфир, в котором не было уже ничего мужского, кроме пипки величиной с мизинец. Хозяйка утверждала, что парню двадцать два и он уже десятый год в бизнесе, хотя тот едва доставал Георгию до подмышки. Взгляд у Сапфира был цепкий, тяжелый, скучающий. Из любопытства Георгий посмотрел, как тот раздевается, изгибаясь всем своим гладеньким безволосым тельцем, но не стал принимать участия в дальнейших приключениях, вернулся в ресторан, а затем в свой номер.

За завтраком Василевский жадно пил воду и озвучивал конспирологические теории, которые причудливо переплетались в его голове. Заглянув на задний двор большой политики, Георгий охотно готов был поверить и в масонский заговор элит, и в тайное мировое правительство евреев-финансистов, которые веками сражаются с другим кланом влиятельных евреев, и даже в то, что планетой управляют инопланетяне-рептилоиды. Поэтому он не возражал действительному государственному советнику Российской Федерации третьего класса и авантюристу по-своему не менее яркому, чем покойный агент четырех разведок Майкл Коваль.

— Айя-София — это же был самый затратный мировой суперпроект на то время. И долгострой с прогрессивно растущим бюджетом, — просвещал его Владлен, поливая медом овсяную кашу. — Однако строили, ибо понимали, что политическое влияние важнее всего. Когда ты правитель мира, у тебя безграничный кредит. Можешь взимать с провинций дань, или вместо денег нарезать зеленой бумаги, или… Да что пожелаешь! Надо помнить уроки Византии, это наши корни.

— Что-то в девяностые, когда мы с Сашкой на моей даче отстреливались от рэкетиров, про традиции и корни никто не вспоминал. Или это и есть наши традиции — утюг на живот и паяльник в задницу?

— А ты не смейся! — Василевский морщил крепкий выпуклый лоб. — Вот девяностые и показали, что значит расшатать устои. Заговор элит — опаснейшая шутка. Как и сегодня, между прочим. Мы, прогрессивные консерваторы, бьемся за развитие независимого финансового центра. И твой Володя, кстати, четко уловил движение. А либералам не нужна сильная страна, они боятся народа, как бес молитвы. Главная проблема в том, что, несмотря на парады и хоругви, «чикагские мальчики» по-прежнему рулят финансами, лижут подошвы МВФ. Кстати, не знал, что у тебя есть дача.

— Есть, еще от родителей, за Зеленогорском. Кстати, тут вся риторика нашего времени, — заметил Георгий. — Патриотизм — дело хорошее, но человек-то слаб. Кто будет строить фельдшерский пункт в деревне Окуловка, когда можно устроить себе, любимому дачку на заливе? Или виллу на Лазурном Берегу?

— Я буду! — Василевский выпучил глаза. — Нет, лучше! Я не дам строить виллу тому, кто должен строить больницу. А еще лучше, чтоб дом на Вятке считался круче виллы на Лазурке. Помяни мое слово, западники скоро будут драться за российские инвестпортфели. Остальной мир поделен, а наша земля непаханая. У нас под ногами золото лежит.

Георгий отхлебнул чая, глядя по сторонам:

— Можно и не пахать. Есть еще вариант все отнять и поделить заново. Самый эффективный метод ведения бизнеса.

— Это ты про Володю? — Василевский блеснул глазами. — Говорят, ты про него много чего знаешь? Старые дела, скелеты на чердаке?

Георгий поднял брови, изображая недоумение:

— О чем ты говоришь? Володя — друг простых людей и гордость нации.

Василевский натужно рассмеялся.

За соседним столом завтракали живущие в том же отеле официальные делегаты; кажется, прислушивались к их разговору. Нахальные турецкие чайки подлетали к окнам и стучали клювами в стекло, требуя свою долю прибыли.

Чайки нравились Георгию. Как и Стамбул, вышедший встречать новый мировой порядок в заплатанном халате. Позевывая, хозяин словно пояснял своим ученым гостям, что он весьма интересуется инновациями и прогрессом, но пока еще никто не разубедил его в том, что мир стоит на трех черепахах, имя которым — гордыня, алчность и похоть.

Игорь прилетел пятичасовым рейсом. Договорились, что после завершения переговоров они вдвоем останутся в Стамбуле еще на пару дней. Георгий собирался переехать в другую гостиницу, подальше от Владлена и делегатов, поближе к минаретам и фонтанам. Но выяснилось, что найти адекватную замену не так просто, лучшие номера забронированы, к тому же Игорь успел посмотреть на сайте отеля фотографии бассейна и турецких бань.

Прежде равнодушный к одежде, в последний год парень начал следить за модой. Ему шли все эти тесные пиджаки, узкие брюки, повязанные итальянским узлом шарфы. Но голый он был так хорош, что Георгий после короткого бурного секса не хотел отпускать его, снова целовал, гладил, рассматривал изгибы мышц и сухожилий, снова возбуждался, ощущая под своей ладонью горячее биение его мужской плоти. Полоса обид и подозрений прошла, близость их опять сделалась безумной и разнузданной. Поводя лопатками, парень жаловался:

— Дядечка, вы меня уже совсем, — он добавлял непристойное слово.

— Ничего, я доплачу, — говорил Георгий, опрокидывая его на спину.

— Ага, все вы обещаете, а потом из вас и десять баксов не выжмешь.

Приходил и стучал в дверь Василевский. К нему тоже приехала любовница Марина, они собирались гулять по городу, пойти в ночной клуб. «Не открывай, — шептал Игорь, знаками показывая, что не хочет вылезать из постели. — Давай никуда не пойдем».