шестерых товарищей Одиссея. По словам аэда, мой муж позднее очень жалел, что не послушал своих спутников, но жалел он не о погибших товарищах, а о том, что, понадеявшись на подарки, он не ограбил пещеру циклопа — это было бы гораздо выгоднее...

Я давно поняла, что мой муж — человек корыстолюбивый, но мне кажется, что аэд преувеличил эту черту Одиссея. Не могу поверить, чтобы он не горевал о погибших, а думал только о прибыли... Откуда аэду в точности знать, что говорил Одиссей после этого страшного происшествия? Но меня настораживает другое: почему подобных песен не слагают об Ахиллесе, или Диомеде, или Несторе? Почему в песнях аэдов именно мой муж предстает человеком хитрым, лживым и жадным?

Вечер закончился плохо... Старик Египтий, один из сыновей которого тринадцать лет назад ушел с Одиссеем под Трою, потребовал, чтобы аэд прекратил свои песни и прямо сказал, вернется ли хоть кто-то из итакийских юношей на родину. Певец ответил, что все корабли, кроме одного, в конце концов погибли: их уничтожили людоеды-лестригоны. Лишь тот корабль, на котором плыл сам Одиссей, дошел до острова Ээя, где живет волшебница Цирцея, но что с ним было дальше — ему неизвестно.

Некоторые из пирующих заплакали — они знали, что их близкие покинули Итаку на других судах. Я сидела, опустив голову, как будто была виновата в том, что мой муж все еще жив... Гости разошлись не прощаясь. Перед этим у меня хватило духу сказать им, что следующим вечером они могут снова прийти во дворец и послушать песни о продолжении плавания.

Быстро в пещеру вошли мы, но в ней не застали циклопа.

Жирных коз и овец он пас на лугу недалеком.

Всё внимательно мы оглядели, вошедши в пещеру.

Полны были корзины сыров; ягнята, козлята

В стойлах теснились; по возрасту он разместил их отдельно:

Старших со старшими, средних со средними, новорожденных

С новорожденными; сывороткой были полны все сосуды,

Там же подойники, ведра стояли, готовые к дойке.

Спутники тотчас меня горячо уговаривать стали,

Взявши сыров, удалиться, потом же как можно скорее,

Выгнав козлят и барашков из стойл, на корабль быстроходный

Их погрузить и пуститься в дорогу соленою влагой.

Я не послушался их, а намного б то выгодней было!

Видеть его мне хотелось — не даст ли чего мне в подарок.

Гомер. Одиссея

На следующий вечер в мегароне дворца собралось множество людей. Некоторые пришли без приглашения, среди них были и женщины. Матерям, женам, сестрам воинов, ушедших с Одиссеем под Трою, было не до приличий — они хотели знать о последних днях своих близких. Многие еще надеялись на что-то, особенно те, кто отплыл с Итаки на корабле Одиссея.

Аэд запел о том, как ахейцы, уцелевшие после резни в землях киконов и циклопов, попали на остров повелителя ветров Эола. Царь тепло принял гостей в своем дворце, а на прощание вручил Одиссею мех, в котором заточил все ветра, кроме теплого западного ветра Зефира — он должен был доставить корабли до самой Итаки. Девять суток длилось плавание, и мореходы уже видели Нерит, вздымающийся на горизонте. Но спутники моего мужа позавидовали богатой добыче и подаркам, которые вез домой Одиссей, и развязали мех, чтобы узнать, что за богатое подношение сделал ему Эол. Ветра вырвались на свободу, и страшный шторм погнал корабли обратно.

Увидев недавних гостей, вновь явившихся к порогу его дома, Эол разгневался. Он объявил, что Одиссей и его спутники ненавистны блаженным богам, и изгнал их из своих владений. После нескольких дней скитаний по морю ахейцы вошли в гавань города Телепил, где жили людоеды-лестригоны. Эти страшные великаны забросали корабли пришельцев огромными камнями и, нанизав трупы погибших на колья, как пойманных рыб, понесли их на съедение. Один лишь корабль Одиссея уцелел — предвидя опасность, мой осторожный муж не стал заводить корабль в гавань и пришвартовался к стоявшей у входа в нее скале. Теперь он успел обрубить канаты и отплыл, бросив товарищей.

Песнь аэда прервалась криками и плачем. Причитали женщины. Слали проклятия богам мужчины. Что я могла сказать им? Всем, у кого еще оставалась надежда, я предложила прийти во дворец в третий раз, чтобы узнать, что делали последние уцелевшие воины моего мужа на острове Цирцеи.

Клич боевой его грянул по городу. Быстро сбежалось

Множество толп лэстригонов могучих к нему отовсюду.

Были подобны они не смертным мужам, а гигантам.

С кручи утесов бросать они стали тяжелые камни.

Шум зловещий на всех кораблях поднялся наших черных, -

Треск громимых судов, людей убиваемых крики.

Трупы, как рыб, нанизав, понесли они их на съеденье.

Так погубили они товарищей в бухте глубокой.

Я же, сорвавши с бедра мой меч отточенный, поспешно

На черноносом своем корабле обрубил все причалы.

После того, ободряя товарищей, им приказал я

Дружно на весла налечь, чтоб избегнуть беды угрожавшей.

Смерти боясь, изо всей они мочи ударили в весла.

Радостно в море корабль побежал от нависших утесов.

Все без изъятья другие суда нашли там погибель.

Гомер. Одиссея

Колесница Гелиоса стала спускаться к морю, и мегарон вновь заполнился людьми. Я приказала рабыням подать вино и мясо, но эти люди пришли сюда не ради пира — некоторые из них еще надеялись услышать имена своих близких, оказавшихся на Ээе. Здесь, на острове, где правила Цирцея, дочь Гелиоса, пришвартовался последний уцелевший корабль итакийцев — на нем оставалось сорок шесть человек. Одиссей разделил их на два отряда: один он возглавил сам, над вторым поставил своего дальнего родственника Еврилоха.

Когда аэд поведал об этом, в зале раздались возгласы, а некоторые женщины зарыдали от радости — у Еврилоха было много близких на Итаке.

Одиссей с Еврилохом бросили жребий, и Еврилоху выпало идти на разведку со своим отрядом. Остров был населен: с моря виднелся дым, поднимающийся над лесом, — и Одиссей хотел выяснить у местных жителей, куда