Вишневая «девятка» была запаркована в квартале от грязновского дома и в пятнадцати метрах от многострадального «жигуленка». Турецкий ободряюще улыбнулся Кочерге, по-приятельски махнул рукой и, когда его машина отъехала от бровки тротуара, пошел к своей. Оглянулся привычно, хвоста в столь ранний час не обнаружил, быстро сел за руль и… «Ну что?! Черт бы тебя побрал! Почему, когда надо именно позарез, зажигание отказывает?!»

Он крутил ключ и матерился вслух до тех пор, пока не посадил аккумулятор. Естественно, вишневая «девятка» не стала дожидаться и благополучно скрылась из виду.

Все, что можно было высказать в свой собственный адрес, не стесняясь ушей Всеслышащего, Турецкий немедленно и со страстью произнес. А между прочим, Всевидящий мог бы, наблюдая такого идиота перед собой, хоть намеком заметить: о мертвых-то обязательно позаботятся на небесах и как-нибудь без посторонней помощи, а вот тебе, Александр Борисович, следовало бы, прежде чем принимать решение, о живых подумать. А ты не взял ни адреса, ни даже телефона этого Петренко. И не спросил, как его зовут, будто этот Петренко в Москве один. Действительно, дурак! Впрочем, если сильно повезет, его координаты можно будет выяснить в банке (по Кочерге — в конторе) покойного Алмазова. Если, конечно, кто-нибудь слышал о шофере, которому банкир время от времени платил за работу наличными. Сомнительно, однако.

Да, Турецкий, дал ты маху… Что ж оставалось делать? Возвращаться домой и садиться плотно на телефон? А что, разве имелось другое, более разумное предложение?..

2

Так сколько же в Москве этих Петренко? Несколько лет назад, вспомнил Турецкий, по какому-то делу черт отправил его на Кубань, в одну станицу, где по следственным данным скрывался некий очень нехороший человек. Трудно было поверить, что на поселок, где проживает всего каких-то шестьсот пятьдесят человек, пришлось более двух сотен Петренко. В столице их, конечно, меньше, хотя, кто знает…

У Грязнова, естественно, имелась телефонная книга. Да не одна. И выпускает их уже не государство, как тому положено быть, а какие-то частные лавочки. Впрочем, наплевать, были бы Петренки… Они были: Петренко А. А., еще один Петренко, и тоже А. А., Петренко В. И., Петренко В. Г. и так далее. Страница, другая… «Сам виноват, вчера надо было думать. Или сегодня, но на рассвете…»

— Здравствуйте, — начал Александр торить свой собственный тернистый путь, — скажите, пожалуйста, к вам Виктор еще не приезжал? Виктор Антонович… Кочерга. Не знаете такого? Извините, значит, я ошибся… Доброе утро, здравствуйте, извините, что так рано беспокою, Виктор к вам не приехал? Кочерга… Простите… Извините, здравствуйте… Скажите, Виктор Антонович еще не появился? Простите… Доброе утро… А что, Кочерга не приехал?..

Его посылали на фиг, отвечали вежливо и не очень, коротко отсылали к черту… А кому, скажите, приятно вскакивать в воскресенье, да еще в восьмом часу утра, чтобы услышать ну совершенно идиотский вопрос про какого-то Кочергу с ударением на букве «е»?..

В ванную прошлепал Грязнов. На миг остановился и с философским равнодушием спросил:

— У тебя что, окончательно крыша поехала? Народ глаза еще не продрал, а ты его какой-то кочергой (ударение на втором «о»)? Чего ты одно и то же бубнишь спозаранку? Лучше бы кофе сварил, раз делать не хрена…

Саша обреченно бросил трубку и побрел на кухню, которая ему порядком осточертела за прошедшую ночь. В шкафу он обнаружил пачку вполне «нормального» кофе, насыпал в турку, залил кипяченой водой и зажег газ. Чтобы не терять напрасно ставшего неожиданно дорогим времени, он, стараясь перекричать шум водяного потока в душе, начал не совсем внятно объяснять Грязнову причину возникшей заморочки. Вода продолжала литься, но Слава, видимо, слушал внимательно, потому что, когда Турецкий закончил и едва не опоздал поднять турку с газа, ответил:

— Не велика беда. Сейчас чего-нибудь придумаем. Для начала разбуди Дениса, хватит ему дрыхнуть, и посади на второй аппарат, дуйте в два голоса!.. А вообще-то совсем не плохо, что хороший человек жив остался, ничего — отыщем…

Дениса еще надо было разбудить. Он отворачивался, вертелся, полувставал и снова валился как подкошенный, наконец сел и стал тереть глаза. Но тер их, почему-то не открывая. Неожиданно спросил и своим вопросом застал Турецкого врасплох:

— А что, Татьяна Павловна уже ушла?

«Ну и дела! Ай да Славка!»

— Ты давай скорей просыпайся и получай очередное задание… Значит, у вас в гостях Грибова была?

— Ага, а что?

«Да в общем-то какое мне теперь дело? Просто она проходит у меня свидетелем… Однако…» И вспомнил ее круглые коленки…

Через четверть часа совместных стараний Турецкий услышал радостный голос Дениса:

— Дядь Саша, Виктор Антонович Кочерга на проводе!

«Значит, все-таки есть Бог!»

— Алло! Виктор Антонович! Это Турецкий. Срочно скажите ваш адрес и телефон! Вы мне очень нужны, и я за вами приеду сам… Нет-нет, ни в коем случае никуда не выходите, слышите меня? Ни-ку-да! Я как раз собираюсь в ваш район и заеду. Ждите!

Господи, а ведь какая тяжесть спала с души! Он доехал целым и невредимым, и это пока самое главное. Теперь надо срочно организовывать Кочерге защиту. Москва действительно превращается в Чикаго двадцатых годов.

— Куда идем, Денис, обратно в пещеры?

— Чего? — не понял Грязнов-племянник.

Турецкий уже хотел повесить трубку, но услышал голос Кочерги:

— Сан Борисыч, а я и сам хотел вам позвонить, только у вас почему-то был все время занят телефон. Вы мне написали его, а то бы я подумал, что ошибся. Так вот я про что. Я ведь припомнил для вас, ей-богу! Понимаете, я пока ехал сюда, все прикидывал, какая же буква была на пальце у того таксера. Ну на печатке-то его. И вот все время его руку на руле прикидывал. Так вот, Сан Борисыч, вспомнил-таки: не было у него никакой печатки, а была татуировка — синяя такая, выцветшая и не очень поэтому четкая. На каждом пальце по букве: «Гена» у него было, Геннадий, значит. Как раз четыре пальца на баранке, представляете?

Да, после всего пережитого за это раннее утро Турецкий теперь мог себе легко представить все что угодно…

На часах все еще не было восьми, и, следовательно, ни в одной конторе города Москвы, тем более в воскресенье, не было и не могло быть ни одного человека, к которому он мог бы обратиться за помощью. Нет, конечно, были дежурные бригады, следователи, оперативники, сам когда-то в таких ходил, но все они сейчас не по этой части. Начальник МУРа полковник Федоров наверняка еще видит последний сон и на службу рваться ни малейшего желания не имеет. Даже если его сейчас поднять и выслушать несколько незначительных упреков в свой адрес, он все равно прибудет в свой кабинет на Петровке никак не раньше десяти утра, надо же совесть-то иметь… Колес на сегодня, по всей видимости, также не появится: ремонт машины в наши дни, как, впрочем, и до наших дней тоже, все равно что починка Полярного круга или обратной стороны Луны. Клянчить машину у Грязнова Саша не решился бы ни за какие коврижки. Его «ауди» — это прежде всего его собственная (или собственный?), а, черт их всех разберет, «ауди». И если у нее, не дай Боже, что-нибудь испортится, что исключить невозможно, то тогда уж точно с хозяином не расплатиться и по гроб жизни. Нет, этот вариант сразу отпадает. Что же остается? Неужели — Мефодьич?..