— Я разговариваю с вами, Арнольд, в таком тоне потому, что вы совсем не думаете обо мне. Вы, Арнольд и Роланд, собираетесь в Австралию. Управление домом вы оставляете на Стенли. А что делает Стенли? Отправляется в Оксфорд. А кто будет вести все дела поместья? Да тот, с кем можно не считаться, — Агнес! Это ее обязанность, ее долг… Да и вообще, что ей и делать-то? Как я уже сказала только что, я могу давать уроки музыки, я совершенно свободна. Не говорите, что я не могу уехать из-за Милли. Я не отвечаю за Милли. За нее отвечает глава семьи, то есть ты, Арнольд. А если ты передаешь эту обязанность Стенли, тогда за нее отвечает Стенли. И если вы все решите отделаться от нее, то имейте в виду, в работный дом ее не примут, а частные пансион и вообще частные заведения стоят кучу денег. Все это разузнал отец, когда пошел этим же путем и стал наводить справки. Повторяю, дорогие братцы, ответственность за Милли не на мне. Так что поломайте головы и скажите мне, на какие средства — после того как все войдет в колею — я могу рассчитывать для ведения дома и хозяйства, а также на мои собственные нужды? Называйте это как хотите: содержанием, деньгами на одежду, — но такие деньги должны быть.

Наклонив голову в сторону каждого из братьев, она вскочила со стула и стремительно бросилась вон из комнаты, хоть и успела расслышать ругательства Роланда.

— Черт побери! — кричал он. — Да что это на нее нашло?

У себя в комнате она села подле углового окна, половина которого выходила на фасад дома, а другая — на край двора. От боевого духа не осталось и следа. Она устало оперлась локтем о подоконник, положила щеку на руку и задумалась. Внутренний голос вторил ей, когда она шепотом проговорила: «Чем же все это кончится? Куда я иду? Не может быть, чтобы это было все, что уготовила мне судьба!..»

Посмотрев во двор, она увидела, как Брэдли выводит из стойла Ниппи и похлопывает ее по гриве. Устроившись поудобнее на подоконнике, она стала наблюдать за ним. Она видела человека, который был совершенно свободен, ни от кого не зависел, никаких обязательств, ничего. И такой привлекательный для женщин. Что в нем такого, что делает его таким привлекательным? У него приятная внешность, но нельзя сказать, что он красивый, он довольно высок, но не худой, наоборот, коренастый. Возможно, от него исходила непонятная сила, которая и завораживала женщин. Встречаются такие мужчины, хотя и редко.

Она наблюдала за тем, как он вдруг остановил лошадь, как будто кто-то его окликнул. Появилась Магги. Она подбежала к нему и сказала что-то такое, отчего он рассмеялся, потом протянул руку и потрепал ее по щеке. Агнес почувствовала, как в душе у нее разгорается возмущение. Как он может увлекать Магги, ведь у Магги такая непрезентабельная, даже отталкивающая внешность?! У нее милейший характер, временами она бывает забавной, но ведь наверняка этим не привлечешь такого мужчину, как он, если только он не из тех, кто готов волочиться за любой женщиной, которая ему улыбнется.

Агнес отошла от окна. Заметив, что руки у нее нервно сцеплены, она с силой развела их в стороны, словно разъединяя противников.

Она пойдет проведать Милли и почитает ей.

О, Милли, Милли! В этот момент ей захотелось возненавидеть Милли.

Нет. Нет. Она подошла к кровати, упала поперек и, обняв руками подушку, погрузила в нее лицо, из глаз брызнули слезы. «Что это? — закричала она на себя. — Что со мной? Неужели и я становлюсь ненормальной? Неужели это то, что бывает со старыми девами?» Она подняла голову с подушки. Старая дева. До сих пор она не задумывалась об этом, но ей двадцать шесть лет, и теперь нечего и думать о замужестве, потому что кто будет наведываться в этот дом в гости? Для подходящих молодых людей, даже для подходящих мужчин среднего возраста здесь нет никаких дел. Она старая дева.

Осознание этого факта одновременно опечалило и отрезвило ее. Агнес встала с кровати, подошла к рукомойнику и сполоснула лицо водой. Затем подойдя к зеркалу, зачесала волосы со лба назад и подумала: «Я даже не могу сравнить себя с пасторскими дочерьми, они, по крайней мере, могут получать удовлетворение от добрых дел». Она вдруг почувствовала, что завидует им и вообще всем тем леди, которые стали сестрами милосердия или учителями. Сейчас она даже завидовала женщинам низших классов, которые обслуживают в лавках. Выпрямившись, она расправила платье и направилась к двери, и здесь у нее мелькнула мысль, что она входит в совершенно новый для себя мир, мир незамужних дев, и что с этим нужно примириться, этим жить и это переносить. Но, взявшись за ручку двери, она опустила глаза при мысли, как это горько. Что за бессмысленная жизнь!

Была первая неделя октября. Вчера Стенли уехал в Оксфорд, где начинались его заключительные три семестра. Арнольд и Роланд уезжают завтра, и Агнес никак не могла дождаться, когда их не станет в доме. Она спускалась по лестнице, чтобы проверить, все ли готово к прощальному ужину, последнему ужину, которого, очень может быть, у них не будет в этом доме многие и многие годы. Она прошла по галерее, выходившей на северную сторону дома и на двор, и в высокие окна посмотрела на тускло освещенные стойла. Сейчас все они были закрыты, и только в двух стояли лошади. Проходя мимо последнего окна на лестнице, Агнес вдруг увидела, как Магги пробежала под аркой между амбаром и кладовой. Она бежала с опущенной головой, закрыв лицо руками, и перед тем, как перебежать двор к зерновому амбару, она на миг приостановилась.

Почему она так побежала и почему опустила голову?

Агнес не успела ответить себе на этот вопрос, когда увидела Брэдли. Скорее всего он вышел из дома через людскую. В руке он держал фонарь, постояв немного и посмотрев на дверь амбара, он двинулся к нему и тоже вошел в него.

Агнес задержалась перед окном, продолжая всматриваться в дверь амбара и ожидая, пока откроется дверь и они выйдут или пока выйдет один из них. Но дверь не открывалась, и в ней стало нарастать чувство, которое уже появлялось раньше, но на этот раз в нем было раздражение, граничащее со злостью.

Пробегавшая мимо Руфи сказала:

— Какие долгие становятся вечера, мисс, не правда ли?

— Что? — рассеянно буркнула Агнес, оглянулась через плечо и ответила: — Ах, да-да, длинные, Руфи, — и снова уставилась в окно. Злость поглотила все другие чувства. И она мысленно закричала: «Как же мне хочется сказать этому человеку кое-что! Что он о себе думает? В конце концов, кто он такой? Думает, ему достаточно только пошевелить мизинцем и все женщины будут у его ног? А после того случая с Дейвом и отцом его вообще занесло. А Дейв не хочет быть ему обязанным, нет, не хочет, я это знаю точно. А позволять себе вольности с Магги… О, как бы мне хотелось выплеснуть ему все, что я о нем думаю!..»

Тем временем Роберт в зерновом амбаре делал то, что могло бы дать ей подтверждение ее мыслям. Несколько минут тому назад он взял в людской фонарь, зажег его и вышел, чтобы повесить на крючок рядом с дверью в кухню, и увидел, как двор перебегает Магги — голова опущена, руки прижаты к лицу… Он тихо окликнул ее, но она не ответила, а юркнула в зерновой амбар. Он пошел за ней и увидел, что она стоит прижавшись к столбу у ларя, уткнувшись лицом в согнутую в локте руку. От удивления Роберт остановился в дверях как вкопанный: Магги-шутница, Магги-зубоскалка, Магги, способная найти общий язык с самим чертом, Магги — самая невзрачная из знакомых женщин, но в то же время самая добросердечная из всех, Магги стояла и плакала. Это настолько было не похоже на нее, что на какое-то мгновение он растерялся. Быстро повесив фонарь на гвоздь, он подошел к ней, взял за плечи и повернул к себе лицом.