— Ничего не поделаешь, непредвиденные расходы, поделим на троих.

— На четверых, — поправил ее Бартек. — А меня почему не считаешь?

— Да ладно вам, — пробормотал Рафал, выбираясь из машины. — Хорошо, что мне восемнадцать стукнуло месяц назад. Ну, я пошел. А вы, если замерзнете, побегайте по Новогродской, она закрыта для движения.

Не успел Рафал скрыться в вертящейся двери отеля, Яночка спросила брата:

— Но в гостиницу-то пускают и несовершеннолетних?

— В гостиницу пускают, — ответил тот. — Во всяком случае меня никто не остановил. Да и вообще никто не обратил внимания, я там и вовсе младенцев видел.

— А где казино?

— То ли на первом этаже, то ли это уже считается вторым этажом. Сразу, как поднимешься по лестнице, в первый коридор направо. Там есть вывеска, вернее, надпись. «Казино» написано. И «Детям до 18 вход запрещен».

— И только из-за этой надписи ты не мог войти?

— Только. Но разве этого мало?

— Я пойду туда. Во всяком случае, до дверей казино пройду.

— Зачем?

— Пока не знаю. На всякий случай...

— С Хабром пойдешь?

— А насчет собак ты никаких надписей не видел?

— Вроде нет.

— Тогда пойду с Хабром. В случае чего отправлю его к вам.

Оба, и Павлик и Бартек, всецело одобрили решение Яночки. На Рафала нельзя было положиться, нет у него еще опыта в слежке, поэтому Яночке, да еще с Хабром, очень не мешает находиться поблизости.

Дав проехать по улице машинам, Павлик открыл дверцу «фиата» и выпустил сестру с собакой. Через минуту они скрылись в здании гостиницы «Марриот».

Яночка вошла смело и сразу направилась к лестнице. Хабр вел себя так, что к нему просто невозможно было придраться. Да и кто бы решился не пропустить эту прекрасную, чистую, сразу видно — превосходно воспитанную собаку? С достоинством, не торопясь, девочка с собакой прошли холл и, уверенно поднявшись по лестнице, свернули в коридор к казино.

Рафал уже успел пройти за заветную дверь. С облегчением узнав, что ничего не надо платить за вход, он расписался под заявлением, что совершеннолетний, сдал куртку в гардероб и прошел в зал. И тут только сообразил, что, собственно, не знает, как выглядит этот самый Пурхель, за которым ему поручено наблюдать. Правда, он его видел несколько раз — сначала у его дома, потом на улице Асфальтовой и, наконец, здесь, когда тот вышел из машины. Но видел всегда мельком и в сумерках, а главное — сзади. Как же опознать этого типа? Придется методом исключения. Значит, так: не толстый, не бородатый, не верзила, не хромает, не лысый и не рыжий, очки не носит. Что еще?

Впрочем, Рафал тут же сориентировался, что выбор у него, собственно, не очень велик. Как минимум половину посетителей казино составляли темпераментные иностранцы из латиноамериканских стран, смуглые и черноволосые, отличить которых ничего не стоило. Правда, столы с рулетками окружали небольшие толпы, но толпы спокойные. Они не суетились, не бегали, а волновались и переживали на одном месте, так что можно было спокойно все головы рассмотреть столик за столиком. Рафал предположил, что, раз Пурхель только что вошел, он вряд ли сидит, вон, все места заняты, так что должен стоять. Выходит, надо начать со стоящих мужчин.

И сразу увидел его. За одним из столов, пройдя за спинами сидящих, какой-то мужчина наклонился к такому сидящему и что-то ему говорил. Вот так же наклонялся Пурхель, когда садился в свою машину, та же фигура, Рафал не мог ошибиться. На всякий случай постарался рассмотреть его лицо, вернее, профиль. Тогда, у машины, он видел профиль Пурхеля. Похоже, он. Рафал обошел вокруг стола и посмотрел на предполагаемого Пурхеля анфас. Вроде он.

Чтобы окончательно убедиться в этом, Рафал быстро пробежал глазами по лицам остальных посетителей казино. Никто из них не мог быть Пурхелем. Значит, это он. А раз приехал сюда в поисках Вишневского, выходит, сидящий мужчина и есть прокурор Вишневский.

Выявив объект и немного успокоившись, Рафал позволил себе спокойней осмотреться в этом азартном заведении, куда попал первый раз в жизни. Все-таки интересно! В общем-то, именно так он и представлял себе по книгам и фильмам притон азарта: люди толпятся у столов с рулетками, стоит легкий шум голосов, но без крика, вот только крупье говорят почему-то исключительно по-английски, а не по-французски. Впрочем, Рафалу это было без разницы, он все равно не собирался играть, пришел, можно сказать, по делу. Раз по делу, надо им и заняться. И Рафал, обойдя стол кругом, остановился за спиной Пурхеля, в свою очередь стоявшего за спиной Вишневского.

Вишневский сидел только теоретически, на практике же то и дело срывался со стула и горстями швырял на стол жетоны, которых у него была целая куча. Швырнув, на минуту опускался на стул и снова срывался, и снова швырял. Пурхель, похоже, уже давно пытался что-то сказать на ухо прокурору, но у него это никак не получалось. Вишневский был так поглощен игрой, что все остальное для него просто не существовало. Пурхель вышел из себя и уже громко прошипел:

— Ты что, не слышишь, что я тебе говорю? Только поговори, а потом хоть до утра здесь торчи.

— Обязательно сегодня? — отозвался наконец Вишневский, в очередной раз шлепаясь на стул.

Пурхель что-то зашептал в ухо прокурору. До Рафала донеслись лишь слова:

— ... со вчерашнего дня. Могут расколоться. Скорей надо!

— Холера! Опять мимо проскочила! — в ярости выкрикнул Вишневский, срываясь со стула.

Вытащив из внутреннего кармана пиджака бумажник, прокурор швырнул на стол деньги. Рафал на глаз определил — шесть миллионов, не меньше. Вишневский лихорадочно хватал пододвинутые ему жетоны и столбиками расставлял их по разным номерам. Поставив все до последнего, он без сил опустился на стул и не мигая уставился на вертящееся колесо рулетки. Пурхель молча стоял над головой прокурора.

— Тридцать четыре красное, — сказала по-английски женщина-крупье.

Рафал с большим интересом взглянул на квадрат, обозначенный цифрой 34. На нем не было ни одного жетона! Вишневский вздрогнул, как от удара молнии, сорвался со стула и обернулся к Пурхелю. Вид у него был ужасный — лицо бледное, глаза как у сумасшедшего, крупные капли пота скатывались со лба.

Не помня себя, он вцепился в Пурхеля:

— Одолжи десятку!

— Получишь даром! — холодно произнес Пурхель, пытаясь оторвать пальцы прокурора, вцепившиеся в отвороты его пиджака. — Только сначала съездишь и все уладишь.

До Вишневского вроде бы дошло, что ему говорят. Он провел рукой по лбу и уже осмысленно взглянул на Пурхеля. Делая вид, что внимательно всматривается в белый шарик на крутящемся колесе рулетки, Рафал навострил уши и вплотную придвинулся к ним.

— Ладно, черт тебя дери! — проворчал Вишневский. — Едем!