Мать и отец подшучивали надо мной, они считали, что мне нужно пережить этот этап. Отец мечтал, чтобы я стала дипломированным бухгалтером. Эта профессия была для него такой же привлекательной, как должность главного дизайнера дома моды «Диор» — для меня. Я с легкостью сдала экзамены, получив свидетельство о среднем образовании, экзамены следующей ступени тоже оказались достаточно несложными, меня подводила только привычка представлять себя героем того текста, который мы изучали. Когда это был роман «Мерзкая плоть», мне казалось, что я одна из героинь, и все становилось «слишком, слишком тоскливым» или время от времени «слишком, слишком фальшивым». Читать «Леди Макбет» было даже забавно, но я думаю, хорошо, что в шестом классе не было парня по имени Дункан, иначе я послала бы кого-нибудь заколоть его. Критики могли бы сказать, что мой Флеб-финикиец[23](который «две недели как мертв») принял все немного близко к сердцу, но каким образом можно еще исследовать границы этого мира?

Вероятно, самая яркая часть моей школьной жизни относится к тому моменту, когда мисс Круикшенк упомянула во время урока влияние романов Фанни Верни на историю женского романа. Моя реакция была мгновенной, так же как и слава, которая за ней последовала.

— Фанни Верни, мисс? — спросила я, приняв самый наивный и невинный вид. — Но это медицинский диагноз, а не имя автора.

Мисс Круикшенк нахмурилась на пару секунд, затем благосклонно улыбнулась, и пять девушек и два парня в классе, приняв ее улыбку за одобрение, громко расхохотались, хватая ртом воздух. Вероника сияла от гордости, как будто это ей удалось придумать такую шутку.

Итак, вы видите — я вела себя достаточно умно, и знаете, что моим словам можно доверять. Я ведь рассказала вам и о своих плохих поступках, например, об уд аре ножницами по руке Вероники. Я могла делать все. что захочу, за одним исключением — я не могла спалить Ист-Гринстед и отправить его жителей в ад или в Слау[24].

Когда подошло время экзаменов, мне стало понятно, как нужно действовать. Я получала оценки «Д». Любые другие подразумевали бы изучение в дальнейшем экономики и бухгалтерского дела где-нибудь в серьезном заведении. А для поступления в небольшой колледж моды в Лондоне, на котором я остановила выбор, было достаточно трех «Д», поэтому я и не стремилась получить более высокие баллы. Так мне удалось избежать давления со стороны отца, видевшего меня бухгалтером. Вероятно, тогда я разбила его сердце, но у меня были свои планы.

Естественно, Вероника, как преданная собачка, во всем поддерживала меня. Она исполняла роль няни для моей Джульетты и Грейс Пул для моей первой миссис Рочестер. К тому моменту она превратилась из гадкого утенка в шикарную гусыню. У нее уже был бойфренд или бой-злодей, как я именовала его. Естественно, его звали Тревор. Обычно он увозил Веронику на машине за город, парковался на придорожной стоянке и пытался сокрушить ее очень крепкую линию обороны (обнесенную рвом с водой). Самое занимательное было то, что он брал с нее плату за дорогу домой, как будто она возвращалась на такси. Когда она рассказала мне об этом, моей естественной реакцией было предложение немедленно бросить его. Нет сомнений, он был абсолютно безнадежен. Но Вероника не могла трезво смотреть на жизнь и была благодарна ему даже за такие грязные отношения. Тогда она начала защищать его:

— Но, Кэти, он обзвонил все местные службы вызова такси, узнал их тарифы и назвал мне самый низкий. Разве это не означает настоящую душе в ную щедрость?

Бедная Вероника, конечно, не могла последовать за мной в колледж моды. Она должна была изучать что-то связанное с географией в городе Бангор. Меня раздражало то, что она сдала экзамены с лучшими оценками, чем я. И хотя я рассказала всем в школе о моем плане, не думаю, чтобы кто-то мне поверил. Кроме, конечно, Вероники. Но мне действительно было безразлично, что подумают обо мне серые жители Ист-Гринстеда. Я уже воспринимала их как тени, едва различимые в ярком блеске Лондона, куда я стремилась.

Отец предложил подвезти меня в город, но я отказалась — не хотела, чтобы меня видели вместе с ним. Родители стояли на станции и махали мне вслед — две грустные бесцветные фигуры, постепенно они превратились в крошечные точки, а потом и вовсе пропали из виду.

Жизнь в Лондоне ожиданий не оправдала и принесла (думаю, мой случай не исключение) разочарование. Я больше не была павлином среди голубей, а стала еще одним голубем, ничем не выделявшимся в стае. Меня коробило то, что большинство студентов в группе одеты более модно, чем я, — ведь они обладали преимуществом — им не пришлось переезжать в Лондон из Ист-Гринстеда. Я вдруг превратилась в подобие Вероники. Но это продолжалось недолго, через неделю я урегулировала все проблемы. Но у меня не было денег, чтобы блистать. И это стало для меня очень ценным уроком.

Что касается курса обучения, стоящих занятий было мало. Честно признаюсь: ни единый факт, техника или принцип, усвоенный мной на лекциях, семинарах и в мастерских колледжа, не пригодились мне в дальнейшем — ни когда я в первый раз искала работу, ни потом, когда я работала в мире моды. Я, конечно, узнала, что Маделин Вайоннет является «Эвклидом моды», художник Фортуни — «венецианским волшебником», а Эльза Скьяпарелли считается изобретательницей насыщенного розового цвета. Я научилась делать шляпы из всякой ерунды, найденной в мусорном контейнере. Усвоила, как использовать в дизайне мотивы из искусства ацтеков, полинезийцев и кельтов. Научилась беседовать о моде как, о высоком искусстве и презрительно насмехаться над такими приземленными понятиями, как, например, износостойкость, высмеивать магазины на Хай-стрит и их клиентов.

Конечно, некоторые знания были полезными, но в основном они приобретались за пределами учебных аудиторий. Я научилась пить кофе и курить. Флиртовать с голубыми и лесбиянками. Заходить в клубы, не покупая входной билет. Жить на пятьдесят фунтов в неделю. Я пребывала в состоянии постоянного веселья: глупого, банального, наносного, мимолетного, — но все же веселья.

А потом все закончилось. Я сходила на пару собеседований и поняла, что у меня абсолютно бестолковое образование. Выбирать мне было особенно не из чего: вернуться к отцу за кредитом и изучать бухгалтерию или найти дрянную работу и дешевое жилье и ждать того единственного шанса, который, я была уверена в этом в своей детской непосредственности, обязательно выпадет.

Итак, я проработала три месяца в «Уистлс», полгода в магазине распродаж Пола Смита, неделю в «Селфриджес». Почти все это время я встречалась с Кнутом — студентом из Дании, изучавшим архитектуру. Он вел себя солидно, но очень глупо одевался, отдавая предпочтение сюртукам и галстукам.

Как ни странно, тогда я находила его вполне крутым. Я рассталась с ним из- за шутки. Был его день рождения, и на поздравительной открытке я написала «Тебе, кнут» (и еще всякую любовную ерунду, о которой вам неинтересно слушать), но букву «к» я написала строчную, а не прописную.