— Есть, знаете ли, у всякой дезинформации… неважно чьей, — небрежно махнул Карл-Йозеф Бреннер другой перчаткой, — …одна, я бы сказал, театральная особенность. Страх актёра, что ему не поверят, когда нечто многозначительное в его монологе проскальзывает как малозначимое.

— Я, знаете ли, как-то больше по солдатским казино да офицерским варьете, — с наиграным уничижением развёл руками капитан-лейтенант. — Так что мне это ваше театроведение или высоколобая критика даётся с трудом.

— Да и нет никакой критики, герр капитан, — с не менее наиграным прямодушием отмахнулся гауптштурмфюрер. — Просто стоит паяц при свете рампы и мается: то ли ему значительно подмигивать в зал и воздевать палец, когда он говорит, что у соседки Августы кошка сдохла… — Лицо Карла-Йозефа приняло выражение крайней, почти потусторонней загадочности. — То ли сказать об этом, как о действительно совершеннейшем пустяке, так, между прочим?

Лицо гауптштурмфюрера при этом и впрямь исказила гримаса вполне дурацкая.

— Ну и кто, между прочим, сдох? — понемногу теряя терпение от всей этой идиотской пантомимы, с грохотом угнездился на простом стуле Нойман.

— Боюсь, что наша «Еретичка», — иронически отреагировал на эту его репризу Карл-Йозеф. — Когда она передавала нам шифровку от вашего штабного резидента о возможном скором восстановлении подбитого «Молотова», в ней чувствовалось спокойствие сродни безразличию.

— А ей, и впрямь, особенно радеть за нашу победу как-то… — начал было Мартин, но коллега из «сухопутного абвера» его бесцеремонно перебил:

— А вот когда речь зашла «о моём дорогом кузене» Пауле, — поджал сухие губы Карл-Йозеф, — мне уже стала заметна некоторая нервозность. Будто сообщение это диктовалось ей через плечо, и во многом успех мероприятия определял и её судьбу.

— Мистика какая-то, — буркнул Нойман. — Что там можно почувствовать в столбцах цифр?

— Не скажите, герр капитан-лейтенант, не скажите…

Хроники «осиного гнезда»

В мае удалось договориться с итальянцами о дополнительной помощи. Отзывать свою флотилию катеров, действовавших на Чёрном море с 42 года, а теперь воюющую на Азове, итальянцы не стали — там тоже нагрузка была весьма велика. Вместо этого итальянские союзники по Оси перебросили из Средиземного на Чёрное море и передали под германское командование дополнительно семь своих торпедных катеров типа MAS. На их базе была развернута 11‑я флотилия торпедных катеров под командованием капитан-лейтенанта Хуго Мейера, опытного катерника, переведённого с Балтики.

Итальянцев, для принятого в кригсмарине единообразия, переименовали, присвоили катерам номера с «S-501» по «S-507», хотя рядом с «настоящими» немецкими ТКА они выглядели малютками: всего-то двадцать тонн водоизмещения. Правда, скорость они развивали приличную — до 47 узлов, но это только по спокойной воде. С мореходностью у них, само собой, дело обстояло не очень. Отвага и умение итальянских катерников, конечно, компенсировали некоторые технические издержки, но слишком многого ожидать не приходилось. В прямую противоположность известной реплике о том, что итальянцы гораздо лучше строят свои корабли, чем воюют на них.

Немалую проблему представляли и взаимоотношения между итальянскими катерниками, германским командованием и обслуживающим персоналом базы «Иван-Баба», где кроме немцев были и румыны. Любить немцев отважных «синьоров», понятно, никто и не собирался заставлять, но слышать, как они между собой употребляют не только «звево», но и «джермашки», было не слишком приятно. Румын же, справедливо считая их потомками ссыльных, варваров и изгоев из Римской империи, «синьоры» презирали просто откровенно. Все попытки «романов» обращаться к союзникам на языке, который, в общем-то, и впрямь восходит к латыни, вызывали у «синьоров» смех и издёвки. Несколько разными, наверное, оказались пути формирования современного итальянского и румынского.

…Но всё же семь катеров — это достаточно солидно. Флотилия, усиленная сторожевиками, осуществляла охранение конвоев между портами Крыма и Анапой.

Не слишком долгий путь, но почти ни одна проводка не обходилась без противодействия ЧФ и авиации. В ходе постоянных боевых столкновений один катер («S-505») вскоре был потерян, а три («S-501», «S-506» и «S-507») получили настолько тяжёлые повреждения, что были исключены из состава флота. В октябре 11‑ю флотилию расформировали, итальянские экипажи вернулись домой, отведя три оставшихся катера, тоже повреждённых и с почти полностью выработанным моторесурсом, в Румынию. Перевозить их прежним порядком, по суше, сочли невыгодным.

Румыны же их так и не отремонтировали и, в конце концов, сняли вооружение и всё, что представляло для них ценность, и оставили катера на дальней стоянке в Констанце.

Туапсе. Лето 1943 г.

Стреляли с террасы. «Петушиный клюв» новенького «MP-42» торчал в одном из маленьких окошек веранды и всё ещё полыхал кляксой пламени.

«Кто и откуда тут взялись?» — особо задаваться этими вопросами сейчас не было времени. Не ту гримасу скорчила Судьба, чтобы обращаться к ней в данный момент с вопросами. Да и не тем, пожалуй, местом обернулась. Особенно если учесть, что, когда заскрипев наподобие ржавой калитки, отворилась задняя дверца эмки, из неё выпало мёртвое тело, и с деревянным стуком ударился о каменную плиту бордюра желтовато-костяной череп Бреннера. Того самого бесценного инженера, присматривать за которым и были приставлены офицеры-разведчики. И вот на тебе: багровая лужа на глазах разрасталась под старчески пигментированным затылком Павла Григорьевича…

Бидон пригодился и на этот раз, впору не под солидол его пользовать, а записывать в штатное вооружение разведотряда. Лейтенант Новик, с первым же выстрелом кувыркнувшийся обратно в кузов полуторки, оценил это сразу. Дело даже не в гуманистических каких-то соображениях, хоть он и успел подумать мельком, что стрельба по оконцам веранды может до добра и не довести.

Откуда бы ни взялись тут диверсанты, — очень уж мало вероятно, чтобы они здесь квартиры снимали, предугадав заранее, куда их резидента нелегкая занесёт. Значит, могут оказаться в квартирах местные жители, совершенно ни к чему не причастные. Диверсантов же, хоть одного, надо взять живым и допросить. А бидон — это не смертельно. Но до смерти страшно.

И действительно, в глазах стрелка или стрелков алюминиевый бидон, кувыркающийся в воздухе и разрастающийся на глазах, впечатление произвёл куда большее, чем какая-нибудь плюгавенькая граната.

Провалив вовнутрь ветхие рамы, он отбросил от них стрелков. И прежде чем они успели вскочить на ноги, вслед за грохочущим бидоном, с удачливостью кегельбанного шара, вкатившегося в комнату, влетел на террасу и лейтенант Новик. С крыши грузовика оно было сподручнее.

Войткевич же, к тому времени, умудрился прямо под пулями сволочь обомлевшего форменного Иуду в тень под террасу и тем самым спасти ему жизнь. Судя по всему, инструкция неведомых диверсантов включала в себя не только прикрытие штабного резидента, но и уничтожение его, в случае, если прикрытие окажется бесперспективным.