— Обычный номер телефона, разве он не мог переписать его в записную книжку?

— Случись что-нибудь, записную книжку сразу же начнут изучать, но вряд ли кто-нибудь обратит внимание на обыкновенный спичечный коробок из кафе. Однако и это подозрение благодаря альбому фотографий тоже оказалось неосновательным. Мне стало легче. Поскольку мы не имеем права подозревать заявителя, я, считая, что мне специально всучили этот ужасный спичечный коробок, все время ломал над ним голову. Прекрасный пример предвзятости. Не лучше ли, если бы и вы попытались с меньшей предвзятостью, объективно взглянуть на отношения между мужем и братом?

— Именно вы с чересчур большим предубеждением относитесь к брату.

— Ладно, не будем больше говорить о брате. Да мне и уходить пора. На метро до станции S. минут десять, правда?

Женщина кивает и снова начинает сосредоточенно обкусывать ноготь на большим пальце.

— Смотрите, прошлогодняя, правда, газета, но в ней вот такая статья.

Тасиро смотрит на меня сквозь толстые стекла очков и, не успеваю я сесть, нетерпеливо протягивает обрывок газеты.

— В вашем плане было очень трудно разобраться…

— Свыше восьмидесяти тысяч человек пропало без вести. Потрясающе. Как видите, случай с начальником отдела Нэмуро-сан исключительным не назовешь.

— Это место вы сами выбрали?

— Да… бесконечное изменение картины… когда одновременно смотришь на людей, поднимающихся по лестнице и спускающихся по ней, создается впечатление, что, ничем не видимый, поглядываешь за ними из какой-то фантастической воздушной ямы… нравится мне здесь… люди — очень интересные существа, когда они деловито снуют, не подозревая, что кто-то наблюдает за ними.

— И все же ваш план неверен. Четыре раза я по ошибке сворачивал не туда, и вот результат — опоздал почти на двадцать минут.

— Ничего страшного. В этих бесконечных подземных переходах труднее разобраться, чем в моем плане.

— Никуда не годится. — У официантки в белом платье, подошедшей взять заказ, прошу чашку кофе. — Вполне можно предположить, что, пользуясь таким планом, Нэмуро-сан так и не смог найти место, где вы должны были встретиться.

— Нет, это невозможно. Ведь я прождал его целый час, а потом еще десять минут. Каким бы мудреным ни был этот план, разобраться в нем все-таки можно. В конце концов название кафе он знал совершенно точно…

— В то утро было такое же столпотворение?

— Ну что вы, утренний наплыв посетителей ничего общего с этим не имеет. Людской водоворот заполняет все — ни кусочка пола не видно.

— Но теперь тоже порядочная давка.

Вспомнив тишину в комнате женщины, я мысленно возвращаюсь назад на три, четыре часа. Может быть, из-за того, что, когда смотришь с нашего места, кафельные колонны на кафельном полу между проходом и лестницей образуют сплошную стену, а посетители располагаются свободными полукружиями, люди теряют ориентацию, не в силах сообразить, откуда и куда они идут.

— В это время посетители самые интересные. И походка, и выражение лица у каждого свои…

— Сначала, может быть, вы покажете мне те фотографии?

— В таком месте, удобно ли?.. они чересчур откровенные.

— Я не собираюсь их демонстрировать окружающим.

— Все это верно, но…

Четырехугольный конверт, протянутый мне украдкой. Открываю — еще один конверт, скрепленный клейкой лентой. И уже в нем — шесть фотографий величиной с открытку, проложенных плотной бумагой.

— Все цветные, — шепчет он, наклонившись ко мне, — позы, смотрите какие разнообразные… Насколько они смелее профессиональных фотографий. Натурщица, может быть и, похуже, но… она полная, и ноги кажутся непропорционально тонкими, поэтому напоминает какое-то насекомое. Но все равно — эффектна… а волосы, смотрите… для журнала такой снимок ни за что не подошел бы…

— Странно, все фотографии сняты со спины… Или, может быть, вы просто отобрали такие?

— Вкус начальника отдела. Почему-то все сняты со спины.

— Натурщица как будто одна и та же.

— Волосы у нее, на мой взгляд, потрясающие. Напоминают конский хвост.

Действительно, снимки лишены выразительности, свойственной фотографиям профессионалов, косвенно намекающим на что-то; можно сказать, в них нет остроты, задевающей зрителя за живое. Возможно, все дело в осветительной аппаратуре и технике, хотя фигуры, в общем, выглядят очень уж плоскими. Кроме того, натурщица всегда занимает почти весь кадр, совсем не оставляя вокруг свободного пространства. Наверно, он интересовался больше не композицией, а самим телом, которое фотографировал, и поэтому упрекать его вряд ли стоит. И все же шесть этих фотографий преследуют какую-то определенную цель. Подчинены какому-то определенному стремлению. Он фотографировал не обнаженную натуру вообще, а определенную женщину. Причем все фотографии сделаны сзади, и, хотя позы разные, чувствуется, что его больше всего интересовала спина. Лицо он не фотографировал. Рассыпанные по спине длинные волосы либо оказываются наполовину за кадром, либо скрыты оттого, что женщина снята, наклонившись вперед. Тасиро обронил критическое замечание, что дескать, женщина полная, поэтому ноги кажутся непропорционально тонкими, и она напоминает насекомое, но если как следует присмотреться, то можно обнаружить, что это сделано сознательно, путем выбора определенного ракурса. Взять, например, фотографию, на которой, по словам Тасиро, виден «конский хвост». На ней женщина стоит на коленях, спиной к зрителю, сильно наклонившись вперед, ее розовые пятки — в углах фотографии, мельчайшие детали даны крупным планом, будто рассматриваешь их через лупу, резкость изумительная — видны даже поры. Рука, которой она крепко ухватилась за ягодицу, какая-то широкая, можно даже подумать, что это чужая рука, возможно даже мужская, но по мере приближения от запястья к локтю она резко утоньшается, как бы усыхает. Видимо, такой эффект достигнут благодаря широкоугольному объективу. Самое правильное было бы предположить, что стремящийся во всем к совершенству, он и эти фотографии делал с какой-то определенной целью. Но вопрос в том, какова была эта цель. Вполне допустимо, что им двигало стремление превратить женщину в неженщину, расчленив ее на части, но благо бы это были работы брата, а так подобная цель не укладывалась в сознании. Во всяком случае, моя заявительница не какая-нибудь расплывшаяся уродина, чтобы вызвать у мужчины желание таким способом отомстить всем женщинам. Она скорее напоминает загадочную картинку. В общем, фотографии были неприятны, раздражали, да иначе и не могло быть. Но что же заставило его увлечься такой работой?

— Он вам не сказал, как зовут эту натурщицу?

— Саэко… Она говорит, ей двадцать один год, но я думаю, все двадцать пять, а то и двадцать шесть, — отвечает он раздраженно, поправляя сползающие очки. — Осторожно, официантка идет.

Когда я, перебрав всю пачку фотографий, поднял глаза, то увидел средних лет мужчину, сидевшего на корточках у колонны и рассеянно озиравшегося по сторонам. Полы пальто складками свешиваются до кафельного пола, и, судя по этим складкам, материал, видимо, не из дешевых. Кожаный портфель, лежащий рядом, указывает, что это обыкновенный служащий. На стол со стеклянной доской официантка ставит кофе, под молочник кладет счет. Мужчина у колонны продолжает безразлично, будто перед ним обыкновенный пейзаж, провожать глазами беспорядочно и беспрерывно движущиеся толпы людей. Он не похож ни на человека, который отыскивает кого-то определенного, ни на человека, который ждет, чтобы его отыскали. Своим поведением, своей позой он напоминает бродягу, не знающего, что бы ему предпринять. Там, где он, — совершенно пустое пространство, иди куда хочешь. Место, которое можно пройти шаг за шагом и скрыться, чтобы приблизиться к цели. Несуществующий, нереальный мир для всех, кроме воров, сыщиков и фоторепортеров. Чем больше я смотрю на этого мужчину, тем неестественнее кажется мне его поведение. Однако людей, проходящих мимо, этот странный человек нисколько не волнует. Видимо, потому, что для них он не больше чем пустота, исчезающая под ногами, подобно узору на кафеле.