Гвидо наблюдает за нашим представлением безучастно. Кажется, ему все – до лампочки, он листает журналы, в половине из которых о нем что-нибудь да написано.

– Как зрение? – под конец спрашивает Альберт Васильевич.

– Сто пэ, – отвечаю с прищуром.

– Рад за тебя, – он отходит к сияющей отполированным боком зеленой раковине и вытирает руки полотенцем.

Несмотря на внешнюю брутальность, в нем чувствуется скрытая в глубине хрупкость хрусталя. Уверена, кто-нибудь из друзей обращается к нему «Берта»… Или – «Берточка».

Он уводит Гвидо в противоположный угол комнаты, порывшись в альбомах на полке, вытаскивает какие-то фотографии и раскладывает перед ним как пасьянс. Он говорит вполголоса, но до меня доносятся слова:

– …Ты прав… без секса… зубы… очки…

Так говорит он и все время тычет пальцем в фотографии. Все время. Они похожи на двух генералов, которые разложили на столе топографические карты и планируют наступление… Или – отступление… Или – разведку боем.

Я закрываю глаза и отключаюсь. Бессонная ночь дает знать о себе. В легкой полудреме снова переживаю питерские миражи. Я – как Золушка на балу, в своем «фемь-фатальном» образе… Два часа ночи. Вся компания подрывается из номера-люкс… Под предводительством Вано, концертного директора Славки, мы рассаживаемся в три змеистых лимузина и мчим сквозь сонный город на какой-то Каменный остров, в какой-то дворец, к кому-то…

– Маленький заказничок! – Славка пытается перекричать Марвина Гея, орущего в лимузине из всех динамиков, – сорок минут позора, но – двадцатка евро – в кармане! Совмещаем приятное с очень приятным!

– А почему во дворце?! – ору я ему в ответ.

– Фиг знает! – его плечи дергаются, – здесь все живут во дворцах! Такой город!

– What’s go-oing on? What’s go-o-oing on? – Марвин Гей участвует в нашем разговоре третьим.

У дворца, который, к слову сказать, невысок, не позолочен и вообще не подавляет роскошью, нас встречают вышколенные бодигарды «с плечами» и длинными запутанными коридорами ведут за кулисы. Со сцены доносится знакомый мотив песенки про зонтик. Я вспоминаю тверской клуб «Гагарин», ансамбль Макса и наши перепевки импортных хитов. Это ведь было всего месяц назад, а кажется – в прошлой жизни. Или – в чужой…

– Я тоже когда-то в Твери пела каверы! – гордо сообщаю Анке, ну… просто… чтобы она знала, что я – девушка с богатым прошлым.

– Это не кавер, – с серьезным видом отвечает Анка, – это настоящая Рианна.

– Да ты че?! – я все равно ей не верю.

– У этих людей все настоящее! – Славка сзади проводит рукой по моему бедру. Вдохновляется перед выступлением…

Пока «Аллигархи» «рвут толпу», я спускаюсь в бархатный зал, чтобы присоединиться к публике. И… не нахожу там никакой толпы и вообще никакой публики. В огромной зале, залитой ярким верхним светом, в резных креслах мирно расселись человек десять, никак не желающих выдать свое удовольствие от музыки… Ну никак! Не танцуют, не подпевают, даже ножкой не притоптывают… Только курят огромные сигары и стряхивают пепел на пол. Прямо на толстенный ковер с восточным орнаментом. Я испуганно озираюсь по сторонам в поисках своих и вдруг замечаю Мика, который бежит между колоннами с другой стороны зала, его рот завязан платком, а в руках большой лист бумаги с надписью «HELP ME!». Музыка грохочет! Я размахиваю руками, пытаясь привлечь хоть чье-то внимание, я уже готова закричать, но узкая Анкина ладонь закрывает мне рот.

– Тише! – она шипит мне в ухо.

– Там… Там Мик…

– Знаю! Не волнуйся! Это – наша любимая игра! Потом расскажу!

– А почему… Почему эти люди, – я киваю на публику в креслах, – не колбасятся?! Заплатили такие деньги за музыку, а самим – что? Не нравится?

– Им не может нравиться или не нравиться музыка…

– Почему?

– Потому что они ее не слышат! Это же «Клуб глухих миллионеров», тебе не сказали? Они иногда заказывают себе модных и очень дорогих артистов! Могут позволить… – Анка хлопает меня по плечу.

– Заче-е-ем?!

– Просто так… Посмотреть.

Гвидо трясет меня за плечо:

– Пора обратно, соня! В офисе отоспишься!

К полуночи мне кажется, что всю энергию из меня откачали помповым насосом. Заодно с кровью, мозгом и прочими пикантными составами. Кто сказал, что шоу-бизнес – неутомительная прогулка для изнеженных сибаритов? Уверена, что чувствовала бы в себе больше жизненных сил, если бы весь этот день вкалывала как проклятая на забое в самой глубокой донецкой шахте. А поскольку шахтера из меня не вышло, я разлеглась на диванчике в офисе Гвидо, укрылась пунцовым пледом и пообещала себе, что не шевельнусь, даже если отряд шотландских волынщиков вознамерится изнасиловать меня, аккомпанируя себе гимн рода МакДорфов.

Вместо волынщиков приходит Гвидо и усаживается в изголовье. Что ж, надо привыкать. Теперь продюсер всегда будет рядом. Он будет провожать меня в далекий путь, навстречу снам и напутствовать доброй сказкой. Он будет встречать меня на рассвете с побудочным горном, скакалкой, гантелями и диетическим йогуртом… Гвидо действительно начинает рассказывать мне сказку. Сказку о волшебном превращении простой девочки Леры из забытого негоциантами города Тверь в популярную, а главное, любимую огромной страной певицу Белку. Я слушаю его и засыпаю. Я даже не понимаю, какая часть его монолога действительно высказана вслух, а какая – просто приснилась мне.

Он говорит:

– Ты, конечно же, как все девушки, подсознательно хочешь торговать сексом… А зачем еще девушки приходят в шоу-бизнес? Впрочем, все остальные тоже… Ты наверняка надеешься, ма шер, что мы сделаем тебе легкую пластику лица, увеличим бюст, соорудим из твоих волос какую-нибудь монументальную скульптуру… Я уверен, что ты уверена, что мы подберем тебе самые откровенные и сексуальные наряды. Откроем у тебя все, что выгодно открыть. Живот, ноги, плечи, шею… Ты ведь училась танцевать на высоком каблуке? Ты ждешь этого? Признайся… Каман! Ты этого хочешь… Так вот. Я тебя разочарую. Мы попробуем торговать другим.

Он говорит:

– Знаешь, в поп-культуре давно уже происходит бешеная девальвация сексуальности. Когда в начале шестидесятых «Битлз» выходили на сцену в водолазках, в аккуратных костюмчиках и просто бренчали свои песенки, притоптывая ногами и потряхивая челками в такт, десятки женщин в зале переживали оргазм. Это были не концерты. Это был массовый экстаз, тотальное помешательство, секс-месса, дремучая оргия! А они вели себя вполне благопристойно, даже буржуазно. Когда Мадонна в восьмидесятые раздевалась на сцене, когда она провоцировала публику откровенными текстами, откровенными движениями, жестами… это приводило лишь к появлению легкого социального амбре. Эдакой сытой отрыжки. Все говорили потом: «О да! Она сделала это!» Но никто не кончал! Концерты проходили даже без видимой эрекции. А сейчас, в этом двадцать-мать-его-первом-веке, кто бы ни вышел на сцену в бикини или вообще без него – публике плевать. Посмотри на этих Спирс, Агиллеру, Бейонс, Рианну и бесконечных арэнбишных однодневок! У меня даже не встает. Ни у кого не встает! Так о каком сексе может идти речь? Секс девальвируется. Как доллар.