что остаются на берегу после отлива. Выше и выше громоздились груды песка, он погреб под собой гряду древних прибрежных скал и двинулся вглубь острова, пологого и ровного с подветренной стороны, крутого и отвесного с наветренной. На дюнах немедленно вырастала трава, в траве заводились улитки. Они жили и умирали, десятками падая на зыбучий песок. А ветер продолжал свое дело, погребая травы и раковины под тоннами крохотных песчинок. Вскоре здесь выросли карликовые пальмы – и в свою очередь были погребены. Месяц за месяцем не переставая дул ветер. Днем и ночью дюны строились и перестраивались. А океанские волны доставляли все новые и новые партии песка. Перемолотые волнами скелеты морских животных, сыпучая пыль измельченных раковин, хрупкие домики микроскопических морских корненожек[35], двуокись кремния, полученная из тканей губки, разбитые и стертые в порошок щиты больших крабов, куски кораллов – все это приносилось на берег штормовыми ветрами. Могильные насыпи из останков сотен миллионов живых существ образовали целые цепи желтых холмов в десятки футов высотой. Я растер между пальцами несколько частиц горной породы: все они оказались останками некогда живых существ. Эти холмы были настоящими могильниками.

Да, Инагуа действительно страна ветров. Каким-то чудом здесь сохранились свидетельства геологических изменений прошлых эпох. Дюны росли, достигли какой-то величины – и затем застыли. Застыли в буквальном смысле слова, хотя в этом не были повинны ни понижение температуры, ни снег, ни лед. Океан тоннами выбрасывает на берег останки морских животных; под действием дождя и ветра дюны, не успев далеко продвинуться, затвердевают в прочную каменную породу. Есть места, где вдоль открытого ветрам берега тянутся ряд за рядом гряды холмов, идущие одна за другой, как марширующие полки. Наружные цепи еще мягки и податливы, на них видны свежие отпечатки океана; самые отдаленные от берега тверды как кремень и испещрены бороздами и ямками – следами медленного растворения.

Даже холмы имеют возраст – знают молодость и старость. Родиться, расти, достичь зрелости, прожить какое-то время, а затем снова стать прахом – таков удел всякой материи. Минералы и животные, живое и неживое – все на свете должно пройти через эти циклы. Такова природа вещей.

Переплетающиеся нити островной жизни

Каждое явление природы порождено круговоротом веществ, переходом материи из одной формы в другую. Весна зарождается из осени, сегодняшние розы питаются остатками прошлогодних трав. Гармоническое пение крапивника за порогом вашего дома – это только претворение энергии вчера еще живых насекомых; их раздавленные и переваренные тела стали радостной песней птицы, взмахами ее крыльев и ее движением. Жизнь черпает силы в смерти. Сваленное дерево дает приют миллиардам жуков-короедов, которые не могли бы существовать без бурелома. Стрекот сверчков, назойливый крик козодоя, жужжание пчел, перелетающих с цветка на цветок, да и сами цветы существуют только потому, что прошлой ночью, на прошлой неделе или в прошлом году нечто, исчерпав срок своей полезности, упало на землю и было проглочено или растворилось в стихиях. Блестящие переливы меха, рыбьей чешуи или птичьего оперения, изящные движения живых существ, смелое порхание колибри, властная жажда перелета у птиц, медленное и величественное парение орлов и альбатросов, громкое цоканье копыт, изгиб крапчатого плавника – все это стало возможным благодаря смерти каких-то живых существ или растений, либо благодаря изменению какого-то минерала, либо действию стихий.

Жизнь можно рассматривать как цепь или как сеть взаимосвязанных звеньев, похожую на кольчугу рыцарей. Впрочем, это сравнение не совсем удачно: ведь кольчуга делалась из одного металла – из бронзы, серебра или золота, в зависимости от общественного положения того, для кого она предназначалась, а переплетение звеньев органической жизни отличается пестротой и разнообразием. Это запутанная сеть, в которой одно звено ярко освещено светом дня, а по соседству с ним другое вобрало в себя весь мрак ночи. Жизнь здесь тесно переплетается со смертью, как перепутанные узоры на ткани.

Все имеет начало и конец. Звезда возникает как внезапная вспышка пламени, а умирая, становится холодной и тусклой. Птица начинает свой жизненный путь в виде яйца, а кончает его комком праха или кучкой грязных перьев. Крылатые семена, парящие весной над лугами, осенью превращаются в куски перепревшей ткани. Всякая эпоха начинается надеждами и ожиданиями – новый год вытесняет старый и в свою очередь освобождает место для следующего.

На Инагуа начало и конец всякого существования связаны с ветром. Чтобы достаточно полно учесть роль ветра в органической жизни острова, понадобились бы какой-нибудь гениальный статистик, объединенные усилия целого штата технических работников, километры статистических таблиц и упорные научные исследования. Но даже и в этом случае полной картины не получилось бы. Фактор ветра на Инагуа заметен и ощутим везде и всюду. Взять, например, пернатое царство. Какую роль играет в его жизни ветер? Даже укладываясь спать – и это заметит самый ненаблюдательный человек, – птицы вынуждены считаться с ветром: они поворачиваются головой к востоку, навстречу ему. Цапли, фламинго, кулики, голуби, славки и ястребы спят кто примостившись на ветвях, кто устроившись на земле, в одиночку или большими стаями, но все они при этом поворачиваются к востоку. Я сам завел себе такую же привычку и изменял ей только в тех случаях, когда ночевал под прикрытием валунов, низко укладываясь на землю, чтобы укрыться от ветра. Даже ящерицы, ютящиеся в подземных норах, и те считаются с ветром – в ветреные дни они позже чем обычно выходят на поверхность. Я тщательно регистрировал время их появления и силу ветра; выявилось, что в безветренные дни они показываются на два часа раньше, чем во время шторма.

Не может не считаться с ветром и человек. Десять лет спустя после описываемого мною путешествия я снова попал на Инагуа, и мне пришлось наблюдать, как работники вновь открывшихся возле поселка соляных промыслов впадали в отчаяние, если ветер неожиданно стихал как раз тогда, когда ему надлежало дуть в полную силу. В безветрие замедлялось выпаривание рассола, следовательно, снижалась добыча соли, уменьшались заработки и спрос на рабочие руки, что, в свою очередь, было чревато недовольством и беспорядками. Одного солнечного жара еще недостаточно, чтобы вызвать усиленное испарение морской воды; не будь ветра, хозяйство острова оказалось бы подорванным.

Это – наиболее очевидные свидетельства огромной роли ветра в жизни острова. Но ведь и сам Инагуа создан ветром, возник из морского песка, нанесенного ветром. Не будет преувеличением сказать, что колибри потому и появились на Инагуа, что на Американском континенте, в Колумбии и Венесуэле, огромные массы горячего воздуха поднимаются вверх, образуя над