Та це брехня. Я був на постоялим двори, привез хлиб. Скинув мешки, а возницу пиставив пид клуню. А там на стропилах писидала треклята птица. Зранку як вона треклята злитила в возницу. Да запрягши волив, кинув на возницу рогожу, на якив спав, тим часом не побачив, що на вознице була птица, рогожа и закрила их. На базаре вже дивлюсь: птица. Скуда, гадаю, вона взялась? А тут на грих подбегае жидочик: продай да продай индючек. Да витцепись, кажу, к черту, визьми, на що вона мини. Вин, дав мини пару карбованцив, та и пишов соби.

СУДЬЯ. Ведь циновка или рогожа не так тяжела, чтобы индюки не могли выскочить? А главное, это то, что вы продали чужую птицу. Ведь вы знали, что она не ваша?

ОБВИНЯЕМЫЙ. А чия ж вона, колы Бог мини пислав? А що жидок дав мини пару карбованцив, то нехай мамо мардуе, не хочу его грышей.

Достает два рубля.

СУДЬЯ. Вы сами поймали индюков и сами продали.

ОБВИНЯЕМЫЙ. Отце ще лыхо, бачите, добры люди. Я старый чиловик, стану за поганью гоняться. Кажуж вам, що вона треклята сама зализла на возницу.

Произведен был осмотр воза. Оказалось, что не было никакой рогожи, а только десять мешков. Спрошен был свидетель еврей, который показал, что мужик сам предложил ему купить индюков. Мировой судья приговорил Гороха за кражу индюков на три месяца тюрьмы.

СУДЬЯ (прочитав приговор). Довольны вы приговором?

ОБВИНЯЕМЫЙ. За птицу?

СУДЬЯ. Да, за кражу.

ГОРОХ. От-то лыхо, от-то бида стряслась.

СУДЬЯ. Довольны или недовольны?

ОБВИНЯЕМЫЙ. Де вже нам тягатыся, пиши: доволин. Тыльки волы не винивати, их пустите. У мене и хата е, и жинка, и диты.

Судья освободил Гороха для исполнения приговора над ним по месту его жительства.

Дела квартирные

Тощая высохшая брюнетка, лет около тридцати, с плачевным выражением лица, вся в темном, подошла к одесскому мировому судье (1870-е годы).

ПРОСИТЕЛЬНИЦА. Господин судья, муж мой умер два года тому назад. Заступите его место, будьте моим ангелом хранителем.

СУДЬЯ. Чем могу быть полезным?

ПРОСИТЕЛЬНИЦА. Хозяин с квартиры гонит. Я ему немного задолжала, и он пристал как с ножом: уходите да уходите.

СУДЬЯ. Ровно ничем не могу помочь вам в этом.

ПРОСИТЕЛЬНИЦА. Нужно вам знать, господин судья, что я выхожу замуж за одного домовладельца на Молдаванке. Хотя домик у него маленький, стоит не более трех тысяч, да все ж свой. Кроме того, он служит в четырех обществах членом: в Бережливом обществе, во Взаимном кредите, в Обществе сострадания и в Городском банковском обществе. Значит, человек трудолюбивый, надежный. А хозяин мой, женатый еврей, и сам ухаживает за мной. «Не выходи, — говорит, — за него, он — плут, он действительно член всех этих обществ, но это только больше доказывает, что он кругом в долгах». Человек членом четырех обществ и в долгах? Я не поверила этому и прошу хозяина подождать уплаты долга за квартиру до моего выхода замуж Не хочет и слушать.

СУДЬЯ. Это его право, я ни в чем не могу вам пособить.

ПРОСИТЕЛЬНИЦА. Прикажите ему подождать.

СУДЬЯ. Не имею права.

ПРОСИТЕЛЬНИЦА (плачет). Бедная я, несчастная, нет для меня ни радости, ни отрады.

СУДЬЯ. Да ведь на вас нет жалобы от хозяина. Ну и живите. Пока он подаст жалобу, пока вас вызовут в суд, может, вы еще и замуж до тех пор выйдете.

ПРОСИТЕЛЬНИЦА. А сам он выгнать меня не может?

СУДЬЯ. Не может.

ПРОСИТЕЛЬНИЦА. Дай вам Бог здоровья. Теперь я верю, что суд наш правый и милостивый.

Муж всегда пьян

Перед судейским столом одесского мирового судьи в 1870-х годах стоит убого одетая женщина Елена Полищук. В ее чертах нет ни молодости, ни старости, ни горя, ни радости. Это не мертвый труп, но и не живое существо. При первом взгляде на нее она кажется старухой, испытавшей на свете немало треволнений. Но, заговорив с нею, когда ее лицо немного оживится, вы заметите, что она еще молодая женщина с потухшими глазами и надорванным голосом.

СУДЬЯ. В чем ваша жалоба?

ПОЛИЩУК. Не знаю, как и сказать вам, господин судья. Шесть лет как я вышла замуж, только и знала, что побои от мужа, роды пятерых детей и четверо похорон. За шесть лет я не видела моего мужа и шести раз трезвым человеком. С утра пьян, днем спит, вечером пьян, а ночью бьет меня, бьет до истощения сил. Шестнадцати лет вышла я за него замуж. Он был человек степенный, имел свой домик, трое дрожек, лошадей. За шесть лет все пропил, третьего дня за долги взяли последнюю рухлядь. Я осталась в сырой каморке — дом продан, — без гроша денег, без одежды, без топлива, с грудным ребенком. А муж мой только пьет и бьет меня. Помогите, защитите меня.

СУДЬЯ. Что я могу вам сделать? Если свидетели подтвердят, что муж бьет вас, то я приговорю его на месяц под арест.

ПОЛИЩУК Как можно? Нет, господин судья, зачем под арест? Бог с ним, вы его только постращайте.

СУДЬЯ. Как же я его буду стращать? Ведь муж ваш не маленький. Да, наконец, я не имею права грозить ему, я могу только увещевать. Если это поможет.

ПОЛИЩУК. Не поможет, ей-богу не поможет.

СУДЬЯ. Что же делать? Наказания вы не желаете, а другой меры я не знаю.

ПОЛИЩУК. Мне наказывать его? О господи! Пусть бы он жив да здоров был, пусть бы и побил меня, да пускай бы только не пил… Ох, горе мое, горе.

СУДЬЯ. Ну, скажите же, что я могу сделать для вас?

ПОЛИЩУК. И сама не знаю. Я, видно, Богу противна, что и суд мне не может дать радости. Вот пошла бы служить куда — не могу бросить мужа. Как его нет до полуночи, так я стою у ворот и жду его. Жду иногда до самого света. Вся измучусь, вся надорвусь. Вот вижу, он идет пьяный-препьяный, задрожу от страха. Как, значит, подойдет, так первое слово: «Аленка, стерва, для чего не спишь?» И пошел тузить, пока не свалится на пол или на кровать… А то бывает, что приведет с собой какую-нибудь подружку и пьянствует с нею до утра, а я сижу в уголке и плачу. Холодная, голодная, вся избитая, с маленьким ребенком, надрывающимся криком от голода, потому что в грудях пусто. А он ничего знать не хочет — или ногой в живот,