Мы достигли Вилласкьозы. К нашему прибытию не были готовы, и многим синьорам и даже дамам пришлось спать на соломе. Утром мы вновь двинулись в путь. Король скакал на лошадке, которую раздобыл для него английский посол; рядом ехала его сестра Элеонора. Дамы из ее свиты погрузились в телеги, запряженные волами. Многие дворяне шли пешком. Мы с трудом продвигались по каменистой дороге под безжалостным синим небом. Ни на перекрестках дорог, ни в полях, ни на дорогах не было ни души: край был опустошен эпидемией; населению возбранялось перемещаться. Между тем Карл, казалось, не замечал жестоко палящего солнца и суровости пейзажа; он не выказывал никаких признаков нетерпения или меланхолии. Казалось, что в противовес предсказаниям врачей испанский климат укрепил его здоровье. Возможно, удивление оттого, что он все еще жив, добавило его глазам блеска, которого я до сих пор у него не замечал. В день торжественного въезда в Вальядолид он улыбался.

— Мне хорошо в этих краях, — сказал он.

Он словно расцвел за несколько недель: с радостью принимал участие в празднествах и турнирах, нередко смеялся вместе со сверстниками. Я с удовлетворением говорил себе: ну вот, он жив, он король! Первый этап преодолен! Узнав о смерти Максимилиана, я поспешил в Германию. Теперь предстояло подумать об империи.

В последние годы своего правления Максимилиан щедро расточал выборщикам деньги и обещания: он считал, что пять голосов ему обеспечено. Но на следующий день после его кончины, несмотря на розданные им шестьсот тысяч флоринов, выборщики сочли, что торги можно открыть снова. Французский король Франциск Первый вновь вступил в борьбу, предполагая в случае необходимости потратить на приобретение империи три миллиона. Карл был беден, но там, за морями, ему принадлежали золотые прииски, серебряные рудники, плодородные земли. Я отправился к антверпенским банкирам и убедил их подписать переводные векселя под залог наших заморских богатств. Потом я поехал в Аугсбург. Я получил от Фуггеров векселя, которые следовало погасить после выборов, и тотчас разослал к выборщикам гонцов с дарами, потом лично посетил всех по очереди; я побывал в Кёльне, Трире, Майнце. Посланцы Франциска и английского короля Генриха то и дело прибывали с новыми дарами, а выборщики бесстрастно заносили их в реестр. Франциск платил звонкими экю; выборщики из Бранденбурга и Трира, эрцгерцог Кёльнский начали заглатывать наживку. И тут я узнал, что Франциск преподнес эрцгерцогу Майнцскому сто двадцать тысяч флоринов и должность германского легата; в тот же вечер я отправился на встречу с Францем фон Зикингеном, командовавшим армией мощной швабской лиги; я скакал без передышки; время, еще недавно недвижное в глубине синих песочных часов, низвергалось в бездну под копытами моего коня.

Франц фон Зикинген ненавидел Францию. С двадцатитысячной армией и четырьмя тысячами конницы мы двигались на Хёхст, в нескольких лье от Франкфурта, тогда как прочие войска угрожали Палатинату. Напуганные выборщики принесли обычные клятвы, заявляя, что их помыслы чисты, а руки незапятнанны, и Карл был избран, что в целом обошлось в восемьсот пятьдесят две тысячи флоринов.

Стоял прекрасный осенний день, когда Карл въехал в Экс-ла-Шапель. Выборщики вышли ему навстречу; он принял их присягу молча, с непокрытой головой; затем процессия двинулась в ворота старого города. Первыми шли знаменосцы, затем графы, сеньоры, городские советники Экса с белыми жезлами, двор с пажами и герольдами, все бросали деньги в толпу; затем в окружении алебардщиков шли высокие персоны: испанские гранды, кавалеры ордена Золотого руна, принцы и принцы-выборщики. Маршал Паппенгейм, несший имперский меч, в парче и доспехах, вышагивал впереди короля.

23 октября 1519 года состоялась церемония в старом соборе Карла Великого. Архиепископ Кёльнский торжественно провозгласил, обращаясь к присутствующим: «Хотите ли вы, следуя апостольскому слову, покориться этому принцу и сеньору?» — и народ радостно воскликнул: «Да будет так! Да будет так!» И тогда на голову Карла архиепископ возложил корону; Карл поднялся на трон Карла Великого и принял дань почтения от рыцарей, а своды собора огласились звуками «Te Deum».

— Это вам я обязан империей! — взволнованно произнес Карл, когда мы остались наедине в его кабинете.

— Вы обязаны этим Господу, — ответил я. — Он создал меня затем, чтобы служить вам.

Я открыл ему мою тайну; это его не очень удивило, он был слишком добрым христианином, чтобы дивиться какому бы то ни было чуду; в его почтительном отношении ко мне более не было смиренной покорности, присущей ему в детстве, он уважал меня как человека, отмеченного Господом.

— То, что он сделал, послав вас ко мне, — это великая милость, — заявил он. — Вы ведь поможете мне стать достойным этой милости?

— Я помогу вам, — ответил я.

Глаза его блестели. С того момента, когда архиепископ возложил на его голову священную корону, лицо его обрело твердость, взгляд оживился.

— Мне предстоят великие дела! — пылко воскликнул он.

— Вы совершите их, — заверил я.

Я знал, что он мечтает о воскрешении Священной Римской империи, но я-то хотел сосредоточить в его руках всю обитаемую вселенную. Кортес покорял для нас обе Америки, вскоре в Испанию должно было потечь золото, что позволит нам поставить под ружье несметные войска. Единожды объединив германские государства, мы подчиним Италию, Францию.

— Настанет день, когда вся обитаемая вселенная будет принадлежать вам! — воскликнул я.

Карл с испугом взглянул на меня:

— Раньше никто из людей не обладал вселенной.

— Тогда еще не настал момент.

Он замолчал и внезапно улыбнулся. Через стены кабинета донеслось пение виолы.

— Вы не пойдете слушать музыку?

— Через минуту, — откликнулся я.

Он поднялся со словами:

— Это будет прекрасный концерт. Вы должны прийти.

Карл вышел. Он был юн, и он был императором, Господь распростер над ним свою благодетельную сень, и радости мира смешивались в его сердце с его собственной радостью: он мог мирно предаться нежной мелодии виол. Что касается меня, то грудь моя полнилась слишком мощным волнением: я был не в состоянии ничего слышать, кроме этого торжествующего гласа, что никогда еще не раздавался в ушах человека; это был мой собственный голос, и он говорил мне: вот теперь вселенная навсегда принадлежит мне, мне одному; это мое владение, и никто не может поделить его со мной. Карлу предстоит править несколько лет, а передо мной простирается вечность. Я подошел к окну. Я смотрел на звездное небо, на пересекающий его Млечный Путь. Мириады звезд. А у меня под ногами только земля — моя земля. Круглая, отливающая синим, желтым, зеленым, она плыла в эфире: я видел ее. Корабли бороздили моря, дороги прорезали континенты, а я одним движением руки уничтожал непроходимые леса, осушал болота, изменял течение рек; почву покрывали поля и пастбища, на скрещениях дорог вырастали города. Самые жалкие ткачи селились в высоких светлых домах; закрома были полны пшеницы; люди богаты, сильны и прекрасны, все счастливы. Я смогу вернуть земной рай, думал я.