– Итак, слушается дело об изнасиловании Марии Малышкиной ее одноклассниками Олегом Карпатым, Евгением Царицыным и Алексеем Сорокиным, которое случилось четырнадцать лет назад. Стороны имеют ходатайства?

– Я имею, – встала Мария Малышкина.

– Слушаю.

– Я хочу забрать свое исковое заявление и прошу прекратить дело.

– Почему? На вас оказали давление?

– На меня оказывали давление, но заявление я забираю не поэтому.

– А кто и какое на вас оказывал давление? – спросил молодой прокурор.

– Назавтра после публикации статьи мою дочь избили.

– Кто ее избил?

– Она не говорит.

– Со дня публикации прошло три месяца, и, значит, ее избили три месяца назад. Почему же вы тогда не забрали свое заявление?

– Я же сказала: я забираю заявление не из-за этого.

– А из-за чего?

– Из-за того, что я верующая. Я съездила в Петербург к Пресвятой Ксении, и она велела мне их простить. – Мария впервые повернулась к обвиняемым: – Я вас прощаю. Идите с миром.

И – не сводя взгляда с Сорокина – перекрестила всех троих.

Сорокин не отвел глаз, он смотрел на Марию, и в глазах его было изумление, благодарность и еще что-то неясное, но ликующее…

Однако молодой прокурор сказал:

– Ваша честь. Прокуратура протестует. Факт изнасилования имел место, обвиняемые его не отрицают. А то, что истица забирает свое заявление, для правосудия значения не имеет. Правосудие должно свершиться, и преступление должно быть наказано.

Судья повернулся к обвиняемым:

– У вас есть ходатайство?

Но Сорокин не отреагировал, он продолжал неотрывно смотреть на Марию. Зато встал адвокат обвиняемых:

– Есть, ваша честь. Я, как адвокат обвиняемых, хочу обратить ваше внимание на несколько обстоятельств чрезвычайной важности. Во-первых, прошу учесть, что преступление было совершено не этими взрослыми людьми, а несовершеннолетними подростками. То есть мы имеем если не юридический, то моральный казус – можно ли взрослых людей судить за хотя и очень серьезное, но, по сути говоря, детское правонарушение?

Прокурор вскочил:

– Я протестую…

Но адвокат поднял руку:

– Минуточку, я не закончил. Суть моего ходатайства в другом. Ваша честь, перед вами трое взрослых, состоявшихся людей, которые еще три месяца назад пользовались огромным уважением в городе и в своих семьях. Обращение в суд гражданки Малышкиной и последовавшая за этим публикация в газете буквально сломали их карьеру и разрушили жизнь. Доктор Царицын лишился всех пациентов – теперь, как вы понимаете, к нему как к гинекологу не обращается ни одна женщина. Олег Карпатый лишился звания депутата городской думы. А у полковника Сорокина распалась семья. Таким образом, ваша честь, они уже понесли наказание, и даже если бы вы действительно «отпустили их с миром», как выразилась тут истица, они свое клеймо и свой крест будут нести теперь всю жизнь…

– Так в чем ваше ходатайство? – спросил судья.

– Очень простое: по просьбе истицы закрыть дело.

Но молодой прокурор вновь вскочил:

– Ни в коем случае! Прокуратура протестует! Ваша честь, адвокат обвиняемых выставил тут своих клиентов этакими пострадавшими овечками – семья распалась, звания лишились, пациенток лишились! Но вы-то прекрасно знаете, что все эти три месяца весь город был расколот надвое, причем большая половина, да что там половина! – восемьдесят процентов почему-то кошмарили именно истицу, именно пострадавшую! Я не знаю почему, я не знаю, что у нас за люди, но именно за то, что она назвала насильников и подала на них в суд, – именно за это ее же публично кошмарили и угрожали побоями, а дочь ее действительно избили. И потому – несмотря на христианское смирение и всепрощение гражданки Малышкиной – я от имени прокуратуры настаиваю на судебном разбирательстве по существу.

Судья деревянным молотком стукнул по столу:

– Суд удаляется на совещание.

И ушел, а следом за ним вышли молодой прокурор и стенографистка.

Дорогой читатель! Позволь мне прервать мое повествование и предложить тебе несколько вариантов финала этой истории. То есть представь себе, пожалуйста, что ты посмотрел эту историю в кино и в самом конце фильма на экране вдруг появляется надпись:

Финал истории по выбору зрителей вариант первый:

В зале остались только обвиняемые со своим адвокатом и Мария Малышкина. И томительная пауза повисла между ними.

Но Сорокин прервал ее.

Он встал, подошел к Марии и опустился перед ней на колени:

– Маша, ты правда меня простила?

– Правда, встань… – тихо ответила Мария. Слезы подступали к ее глазам.

– Сердцем простила?

– Да, сердцем. Встань, Алеша.

– Ты святая…

– Встань, Алеша…

Но он, стоя на коленях, взял ее руку и поцеловал:

– Спасибо за дочь, Маша. Она моя дочка. Я… я хочу ее удочерить…

За кадром звучит романтическая мелодия группы «Дважды два».

Под эту музыку Сорокин, Мария и Ивана выходят из здания суда.

И снова надпись:

Вариант второй

Судья возвращается в зал заседаний.

– Встать! Суд идет!

Судья занимает свое место и объявляет:

– Решением суда Олег Карпатый, Евгений Царицын и Алексей Сорокин приговариваются к двум годам исправительно-трудовых работ условно…

Карпатый, Царицын и Сорокин триумфаторами выходят из здания суда.

За кадром звучит бравурная песня группы «Дважды два».

А когда вслед за триумфаторами на улице появляются Мария и Ивана, толпа свистит, улюлюкает и швыряет в них яйца и помидоры…

Последняя надпись:

Вариант третий

Судья в своем кабинете набирает номер на мобильном телефоне.

– Алло, Николай Петрович, это я… Ну я не знаю, как быть… С одной стороны, истица сама забирает свое заявление, а с другой стороны, прокуратура требует… Что? Нет, ну вы же губернатор, как вы скажете, так я и…

Отъезд камеры. Музыка или песня группы «Дважды два», в этой песне открытым текстом зрителей спрашивают, какой вариант финала они предпочитают или считают наиболее реалистичным.

Р.S. От автора: Дорогой читатель, мне очень интересно, какой финал вы хотели бы увидеть на экране. Напишите мне на адрес Издательства АСТ:

Москва, Звездный бульвар 21, Издательство АСТ, художественная редакция, Эдуарду Тополю.

Участники процесса