Самой полезной оказалась система, грубо, но быстро разработанная на основе старой, однако вполне пригодной идеи. Больше всего она напоминала станок для водосточных желобов – его ставят в кузове грузовика, на вход подается рулон листового металла, наружу выползает уже согнутый желоб, причем длина может быть совершенно любой. Новая машина по сути делала то же самое, только металлическая лента выходила наружу в виде треугольного профиля, стык которого сваривали, чтобы он не разогнулся. Изобрели ее на Западе, и довольно давно, однако Китайское космическое агентство за двести дней, прошедшие с Ноля, довело конструкцию до ума и принялось запускать в космос комплексы вместе с обученными работать на них экипажами. Чтобы до бесконечности штамповать километры профиля, им требовались только алюминиевый лист и электричество. Собрать из этого профиля фермы и силовые элементы было куда сложнее. Сваривать металл в космосе возможно, но очень трудно, и оборудования постоянно не хватало. Заменой сварке стали соединительные блоки, опять же в огромных количествах производимые китайцами – концы треугольных профилей вставлялись в них, затем крепились шурупами. Поначалу блоки отправляли оптом с Земли, но в А+0.247 на орбиту прибыл трехмерный принтер, оптимизированный для их производства и позволявший выбирать угол, под которым сходились профили. Теперь фермы проектировали и строили прямо на ходу, что было невозможно со стандартными блоками. На крайний случай у Федора имелся электронно-лучевой сварочный аппарат, способный работать в вакууме и при нулевой силе тяжести (вероятно, самое дорогое подобное устройство в мире, настоящее чудо русской инженерной мысли), и он обучил Вячеслава с ним управляться. Вячеслав в свою очередь обучил Феклу и еще двоих космонавтов, и они посменно плавали вокруг все более усложняющейся «Иззи», приваривая что-нибудь то тут, то там. Благодаря этим усилиям, в основном – со стороны китайцев и русских, ферменная конструкция разрослась и приобрела жесткость. Запуск двигателя для коррекции больше не сопровождался всевозможными хлопками, звоном и скрежетом. Хомячьи трубы постепенно скрылись под оболочкой из алюминиевых профилей и щитов. На выступающих частях «Иззи», словно почки на ветвях, стали появляться новые стыковочные узлы, ожидая начала следующей фазы – прибытия первых капель.

На Земле сейчас был август, предпоследний из всех августов. В строй вошло еще несколько новых и расконсервированных космодромов. Теперь к «Иззи» запускали тяжелые ракеты из восьми различных точек земного шара. Вокруг стартовых площадок постепенно накапливались ступени ракет и капли трех различных конструкций – словно снаряды, завезенные на стрельбище.

День 280

– Скоро уже ваше время, доктор Харрис, – объявила Джулия Блисс Флаэрти.

Время от времени на Дюба находило осознание того, как это странно, что он теперь регулярно встречается с президентом. В общей картине происходящего, разумеется, намного странней было то, что Луна взорвалась и теперь все умрут. Однако мыслям Дюба, который родился и вырос в мире, свободном от подобных ужасов, было намного радостней отвлечься на мелочи наподобие того, что президент сейчас с ним беседует. В Овальном кабинете. По одну руку от нее – советник по науке Пит Старлинг, по другую – директор Белого дома по связям с общественностью. И еще дворецкий, разливающий по хрустальным стаканам воду со льдом.

Зачем нужен дворецкий, Дюб понимал. Но вот что здесь делает директор по связям? Маргарет Слоун прекрасно справлялась с работой и не переставала изумлять всех безупречностью своего внешнего вида, однако, как давно уже выяснилось, любые технические дискуссии, выходящие за рамки «огромные камни в космосе – это очень опасно», находятся за пределами ее понимания.

Все трое смотрели на него, словно ожидая ответа.

Что такое сказала президент? «Скоро мое время?»

Она имеет в виду, что ему пора заканчивать? Уступить дорогу кому-нибудь помоложе и более интернет-продвинутому, вроде Тава Прауза?

Маргарет Слоун попыталась заполнить неловкую паузу объяснениями:

– Ваши познания и присутствие духа в трудную минуту оказались как нельзя кстати. Благодаря вам народ Соединенных Штатов, как и всей Земли, обрел надежду в путеводной концепции Нашего Наследия. Мы высоко оценили вашу готовность по первому сигналу засучить рукава и отправиться в Мозес-Лейк, на Байконур, на ракетные производства. Однако полагаем, что теперь настало время…

– Уступить дорогу кому-нибудь не столь примелькавшемуся, понимаю, – закончил за нее Дюб. – Честно говоря, я не в обиде. И все равно хотел бы проводить больше времени с детьми и молодой женой. Тав прекрасно справится и без меня.

На лице президента проступило озадаченное выражение. Она стрельнула глазами в сторону Маргарет. Та попыталась исправиться:

– Мы имели в виду совсем другое. Мы – то есть люди Земли – считаем, что вам пора сделать следующий шаг, подняться на новый уровень…

– Мы хотели бы предложить вам, – вмешалась президент, в некотором раздражении как от непонятливости Дюба, так и от вдохновенных околичностей Маргарет, – в День триста шестьдесят или близко к этой дате отправиться в космос и присоединиться к населению Облачного Ковчега.

– Но я не хочу! – выпалил Дюб. Обычно ему было не свойственно так забываться, и он тут же умолк, пораженный собственной бестактностью.

– Доктор Харрис, – сказала президент, помолчав, – вам, вероятно, известно из школьных уроков обществоведения, что пост, который я в данный момент занимаю, подразумевает значительную власть. В частности, я имею право откладывать исполнение приговора осужденным преступникам или даже миловать их. Когда заключенного в Техасе отправляют на казнь, это происходит в том числе и потому, что я не сочла нужным смягчить приговор или объявить помилование. По отношению к смертникам я этого не делала еще ни разу. Однако в данный момент я фактически объявляю помилование вам.

Здесь президент сделала паузу, и Дюб понял, что она ожидает его реакции.

Все это время он смотрел на букет цветов на столике перед собой. Думая, сколько времени пройдет, прежде чем на Ковчеге тоже начнут выращивать цветы. Дюб потянулся к стакану и отпил глоток воды.

Джей-Би-Эф нервировала Дюба. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы оторвать взгляд от букета и взглянуть ей в глаза. Широко открытые, немигающие.

– Находиться сейчас на поверхности планеты – смертный приговор, – произнесла президент. – Я только что объявила вам помилование. Вы можете отправиться в космос и тем самым остаться в живых. В отличие от меня. Это-то вы понимаете, доктор Харрис? В данном конкретном случае я не могу объявить помилование самой себе, не нарушив самым откровенным образом подписанный на Кратерном озере договор, согласно которому национальные лидеры и члены их семей не имеют права на Ковчег. А вас-то, черт возьми, что не устраивает?

Решись Дюб на честный ответ, он оказался бы чрезвычайно неполиткорректным: «Я пришел к убеждению, что проект Облачного Ковчега нежизнеспособен. В публичных выступлениях я держу этот вывод при себе, чтобы люди не отчаивались. Но предпочел бы быструю смерть на Земле рядом с теми, кого люблю, медленной и одинокой в космосе».