Перегон Улетуй — Журавли занимала ф-га 30, укладочная. Этот перегон фаланга решила уложить в рекордный срок, дать как подарок к 18-й годовщине Октября. До праздника три дня. От Улетуя до Журавлей 12 километров, выходит, по 4 к. на один день.

Таких темпов БАМ еще не знал, о них не говорили и не писали, значит, не было. Здесь так же, как и на ф-ге 7, о декаднике не знали. Руководство отделения, по-видимому, дало распоряжение о декаднике, потому-то на ф-гах никакой подготовки. Надо было работать, а тут только начались разговоры да обсуждения. Причем никаких установок из отделения, кроме вопросов, как у вас с декадником, не было. Приходилось изобретать: может быть, наша работа по проведению декадника шла в разрез с общим планом? Никто ничего не знал.

— Ребята! На перегон начали подавать балласт. Сегодня подают 50 вагонов шпал. Рельсы, костыли, болты и все остальное есть, дело только за вами. Образцов укладки и темпов, которые можно бы поставить в пример, не достаточно. Я, ребята, предлагаю вам стать застрельщиками новых показателей. Оставшиеся три дня до праздника надо сделать историческими в 1935 г. Вы двигаете историю строительства, так давайте так двинем, чтобы это движение нельзя было остановить. Проверим себя и узнаем, на что способен человек, на что способен каждый из вас. Наши советские герои, наши орденоносцы, они вышли из народа, в них наша кровь. Вы такие же люди, с такой же кровью, значит, каждый из вас может быть героем. Сейчас мы идем на разгрузку шпал и сегодня же начинаем укладку. Сдадим перегон как подарок к Октябрю. Я знаю, что некоторые не согласятся с темпами, но ударный ход сметет их, спихнет с дороги. Поэтому говорю сейчас: кто не хочет идти с нами, отойди в сторону. А теперь, ребята, на разгрузку, каждый знает, что надо взять, топор, крючок. Работа покажет кто за, кто против.

Ответом было гнетущее гробовое молчание. Согласием оно было или нет, определить трудно. Свисток паровоза оборвал размышления.

— По четыре человека на крытый вагон и по восемь на платформу, разгружает на обе стороны. В нашем распоряжении 25 минут. Как, ребята, успеем?

— Чего спрашиваем? Иль не веришь?

— Значит, через час завтракаем и после на укладку.

— Дельно! — выкрикнул кто-то из толпы.

Быстро расселись по вагонам, и сразу же за выходными стрелками разъезда с идущего поезда замелькали в воздухе новенькие шпалы, тройной нитью ложась на обочины пути. На фаланге остался старший стрелок Иванишин с задачей приготовить завтрак, проследить, чтобы сделали образцово.

Быстро бегут стрелки на часах, кажется, что чем ближе к концу данного срока, тем быстрей. Нет, не разгрузим! Разгрузим, нет, не разгрузим. Да что я, в самом деле, конечно, разгрузим.

Пройти по всему составу нельзя, мешают крытые вагоны. Иду по платформам.

— Ну, ребята, сегодня, пожалуй, некому будет давать третий котел.

Все реже и реже мелькают в воздухе белые тела шпал, и многие уже закуривают, значит, разгрузили. Улетуй. Проверяю. Пусто, пусто, пусто. А это что? Четыре вагона закрыты.

Что-то меня передернуло, и мысль, как шпалой, ударила по голове. Неужели шпалы!

Открываю вагон: шпалы. Другой, третий: шпалы. В четвертом сидит один.

— Почему один?

— Гражданин командир, на ходу никак нельзя было влезть, я вот с крыши в люк, что мог выбросил, а больше никто не полез со мной.

— Давай, ребята, выгружай здесь. Нельзя, чтобы шпалы разъезжали взад вперед.

— Разгрузим.

К селектору. Вызываю вагон нач. охраны.

— Т. нач., ваше распоряжение выполнено. Включились в Стахановский декадник.

С Журавлей на Улетуй подвезла балластная вертушка. На 758 километре есть падь — гнилая насыпь. Сколько не укрепляли, ползет и ползет. Решили срыть эту насыпь и сделать ее из балласта. Срывала женская фаланга. На балласте работала она же. Подъехавшая вертушка, на которой, куря, сидели рабочие 30-й фаланги, вызвала недоумение и удивление.

— Гляди, девки! Кто это?

— Помощники нам!

— А что же они без лопат-то?

— Ну, значит, лодыри. Эй, вы! Что разъезжаете? Вертушку задергиваете! Расселись!

— А вы много поработали? Стахановцы!

— Много-много?! Ждем вот балласт.

— А мы завтракать едем.

— Как?

— Так! Видели шпалы по пути?

— Видим.

— Как думаете, откуда они взялись?

— Вот черт. Дайте-ка лопаты-то, мы вам подмогнем.

И балласт, переливаясь и блестя как золото, сплошным потоком обрушился в падь.

— Если вы нам к пятому числу не засыплете и задержите укладку, пеняйте на себя.

— Да разве вы дойдете сюда?

— После будете спрашивать, когда придем.

Пока очищали габарит, был импровизированный митинг. Х. стоял на платформе и держал речь к женщинам.

— Вы не считайте нас туфтачами и лодырями.

Да подождите хвалиться своей Самохваловой. Самохвалова у вас одна, а в бригаде всего тридцать ч. Мы, сто двадцать ч., будем лучше Самохваловой. Пусть ее мост хорош! Мы по этому мосту пройдем с рекордом и союзным, и бамовским. Наш рекорд будет наверху!

— Что-то уж больно расхвалились. Эй, мужик, зайца продаешь?

Укладку начали после завтрака. Кажется, никаких нововведений не сделали.

Отобрали только хороший инструмент, а плохой оставили на ремонт. Прораб взял фаланговое знамя и унес его поставить на конечной точке сегодняшнего дня. Скрылось знамя за поворотами. От Улетуя до моста, что строила Самохвалова, полтора километра — этот отрезок надо уложить в два часа. На каждый рельс с двадцатью шпалами и сотней костылей приходится двенадцать с половиной минут.

Математика любит точность в расчетах, только тогда получается верное решение. Эта математическая точность должна быть и в работе. Но в работе есть еще кое-что, кроме сухой математики, — это соревнование, живое дело, энтузиазм. Фаланга разделилась на две части: левый рельс и правый. И соревнование захлестнуло обе стороны. Как только на левом рельсе костыльщик уходил на две-три шпалы вперед, так на правом слышался топот, и наоборот.

И через мост прошли в час пятьдесят минут.

На сером бетоне устоя углем написали: «Самохвалова, подтянись».

Не устояло знамя на месте, вынесли его на стык вперед. Левая бригада ушла на один рельс вперед и, чтобы выровнять, уложила один рельс на правой стороне. Соревнование разгоралось. А вечером, идя с работы на фалангу, самохваловцы удивлялись.