Высокий смуглый капитан стоял над ней и без улыбки смотрел на нее сверху вниз. Потом он наклонил голову, вошел в беседку, опустился на скамью напротив.

Взяв книгу из рук Мэри Эллен, он отложил ее в сторону.

– Что вы себе позволяете? – раздраженно воскликнула она, заклиная сердце не биться так часто, а руки не дрожать.

– Да так, ничего. – Он стремительно подсунул руки ей под колени и подтащил к краю скамейки.

– Вы не могли бы... – Она задохнулась, когда Клей, наклонив голову, запечатлел теплый поцелуй в окаймленном кружевом вырезе ее летнего платья.

Теперь она оказалась в ловушке.

Ударив Клея по руке, Мэри Эллен предупредила:

– Или вы меня немедленно отпустите, или я закричу.

– Нет, не закричите.

С холодной, доводящей до бешенства самоуверенностью капитан усадил ее к себе на колено и обнял за талию.

– Еще как закричу, вот увидите! – Пытаясь высвободиться, Мэри Эллен толкнула его в грудь.

– Тогда начинайте. – Он взял ее за подбородок и поцеловал в ямочку у горла.

– Пожалуйста, не надо, – сказала она просительным тоном. – Я прошу вас прекратить.

Но капитан и не думал останавливаться, его губы продолжали прокладывать тропинку из поцелуев к ее уху, а рука, выпустив подбородок, скользнула вниз и нежно пристроилась на ее груди.

Покусывая мочку ее уха, капитан прошептал:

– Я хочу раздеть тебя и заняться с тобой любовью прямо здесь, в беседке.

– Ты сумасшедший. – Мэри Эллен попыталась смахнуть его руку со своей груди. – Неужели ты вообразил, будто я...

Но предложение так и осталось неоконченным. Он заставил ее замолчать, поцеловав в губы, и, как она ни старалась не отвечать, это ей не вполне удалось. Его поцелуй обезоружил Мэри Эллен, и она не смогла опомниться даже тогда, когда капитан приподнял ее, усадил к себе на колени поудобнее и задрал ей юбки чуть не до талии, а потом стал поглаживать ее ногу как раз над голубой атласной подвязкой.

Когда он проворно принялся расстегивать лиф ее платья, Мэри Эллен наконец пришла в себя.

– Нет, мы не можем... Я должна немедленно вернуться в дом!

– Тогда веди себя тихо. – Капитан неспешно застегнул ее платье и опустил юбки. – Теперь можешь идти.

Она соскользнула с его колен, но он все же успел схватить ее за запястье.

– Я хочу тебя! – Вибрации его голоса вызывали в ней странную дрожь. – И я тебя получу. Я буду любить тебя так, как ты и представить себе не можешь.

– Грязное, извращенное животное! Я даже не хочу слушать и не буду...

– Хочешь не меньше, чем я, дорогая, и мне это известно. Приходи сегодня ночью, я буду ждать.

– Вам придется долго ждать, капитан.

– Возможно. – Он пожал плечами. – А может, и не так долго, как ты думаешь.

– Посмотрим! – Вырвав руку из его цепких пальцев, Мэри Эллен стремительно пошла прочь. Она слышала за спиной его смех, когда бежала через лужайку к дому: капитан смеялся над ней! Ну и пусть себе смеется, после того как понапрасну прождет ее всю ночь!

Мэри просидела у себя в комнате до конца дня, а когда наступил вечер, стала напряженно прислушиваться. Вскоре после девяти она услышала, как дверь напротив открылась, а потом закрылась, но не до конца.

Мэри Эллен зло усмехнулась. Никогда еще капитан так рано не отходил ко сну. Как видно, у него хватило глупой самонадеянности полагать, что она послушно явится к нему и заберется в его постель, по собственной воле. Самодовольный осел!

Впервые за долгое время у Мэри Эллен было легко на душе, когда она раздевалась на ночь. Улыбнувшись, она затушила лампу и легла в постель. Ей было очень приятно сознавать, что смеяться последней будет она.

Капитан Найт будет ждать ее, пока черти в аду не перемерзнут!

Пришло ее время посмеяться над ним.

Однако триумф Мэри Эллен продлился недолго. Рано утром она вышла в коридор и лицом к лицу столкнулась с капитаном Найтом, который стоял, прислонившись к стене, возле самой ее двери со скрещенными на груди руками и в до блеска начищенных сапогах.

– Доброе утро, Мэри, – поприветствовал он ее как ни в чем не бывало и вдруг, отделившись от стены, с проворством змеи схватил Мэри Эллен в объятия. Приблизив к ней смуглое лицо, он зловеще прошептал: – Может, ты принадлежишь к тем женщинам, которые предпочитают заниматься любовью по утрам?

И тут же, не дав ей ответить, он накрыл ее губы своими губами с такой страстью, что у нее ноги подкосились. Протесты ее почти не были слышны под его всепобеждающим ртом. Со стремительностью прирожденного солдата Клей затолкал ее в спальню и закрыл дверь.

Рот, сминавший ее губы, был слишком властным, слишком умелым, тело, прижатое к ее телу, слишком энергичным, и в конце концов Мэри прекратила борьбу. Тогда он поднял голову и заглянул ей в глаза:

– Полюби меня здесь, прямо сейчас, перед тем как уйти в госпиталь...

– Не говорите чепуху, – выдавила она без особой убежденности.

– Чепуха? Я так не думаю.

Она начала выбираться из его объятий.

– То, что случилось той ночью, было ужасной ошибкой, за которую я несу полную ответственность. Обещаю вам, что больше этого не случится.

– Случится, Мэри, и ты это знаешь не хуже, чем я.

Она оттолкнула его и прищурилась:

– Нет, не случится. Вы наивно полагаете, будто стоит вам ко мне прикоснуться, и я напрочь лишаюсь способности соображать. – Она подбоченилась, решив ужалить его побольнее: – Вы, верно, забыли, с кем имеете дело, капитан. Если ваше так называемое обаяние способно творить чудеса в отношении других женщин, то на меня оно действует лишь кратковременно. – Она убежденно довела до конца свою мысль: – Разве вы не помните, как однажды я из ваших объятий упала прямо в объятия Дэниела Лоутона, ни на секунду о вас не вспомнив?

Мэри Эллен надеялась увидеть отблеск боли в глазах капитана, но ее ждало разочарование: выражение его лица ничуть не изменилось. Он лишь молча улыбнулся ей, протянул руку и потрогал кружево на рукаве, словно не слышал ни слова из того, что она сказала.

Гневно отбросив его руку, Мэри Эллен протиснулась мимо него к двери и решительным шагом вышла из комнаты, бросив ему через плечо:

– Держитесь от меня подальше – это все, что я могу вам сказать на прощание.

Однако наступление продолжалось.

Ловкий агрессор был полон спокойной решимости и к тому же обладал немалыми ресурсами и богатым воображением. Поднаторевший в тактике, он держался весьма осторожно, не привлекая ничьего внимания, за исключением той, которую намеревался завоевать.