Домой он пришел серьезный, мрачный. Там ждала новая печаль.

— У Руфи опять беда, — сказала Анна. — Мы-то думали, у нее, по крайней мере, осталась страховка. Но страховки нет! Когда Солли собирал деньги, чтобы выкупить акции, он дал ей подписать какие-то бумаги, и теперь выяснилось, что страховки нет. Джозеф, у нее нет ни цента! Она сидит в этой огромной квартире без единого цента!

Голову сдавило точно обручем, каждый удар сердца отдается в ушах. Единственная мысль: «Люди, оставьте меня в покое!» И тут же вспомнилось, как Солли учил его играть в мяч, как Руфь помогала Анне при родах и больше помочь было некому; как Айрис только что прожила в этой семье целое лето и о ней так хорошо заботились.

— Узнай, что ей нужно в первую очередь, — сказал он. — Они всегда были к нам добры. А я добро помню.

Зима в тот год стояла снежная. Городские власти нанимали мужчин на уборку снега, и к конторам до свету выстраивались длинные очереди. Там были и мужчины средних лет, в сшитых на заказ костюмах, в пальто с замшевыми воротниками. Очереди стали неотъемлемой частью пейзажа: очередь за хлебом, очередь за супом. Джозеф проезжал мимо на машине. Однажды увидел знакомого и поспешно отвернулся: чтобы тот не заметил, не смутился.

А злосчастье находило все новые жертвы и распространялось с ужасающей скоростью. В надежной машине, за спиной надежного Тима, он ехал домой. В его доме пока тепло, там пока вдоволь пищи, и он всячески уверял себя, что между ним и беднягами в очередях нет ничего общего. Есть, куда денешься! Их роднит страх. Страх завладел им исподволь, точит, гложет и — поджидает. Чего он ждет?

Новый дом — не дом, а конфетка! — стоит пустой. Удалось сдать только пентхаус, особнячок на крыше, да и то за полцены. Владелец сети магазинов, который арендовал на девяносто девять лет здание на Мадисон-авеню, обанкротился. На складах меховых изделий хоть шаром покати, стучат друг о дружку пустые вешалки. Потихоньку съезжают жильцы из двух первоклассных многоквартирных домов на Централ-Парк-Вест, а процент, налоги, ремонтные работы по-прежнему требуют вложений. И он вкладывает — из собственных средств. Малоуну вложить нечего. Сколько же он продлится, этот спад, черт его подери?! И как долго он, Джозеф, сможет продержаться?

Газеты пестрят объявлениями. Арендаторам предлагают квартиры сроком на пять лет — только уплатите за год вперед! Сулят бесплатную обстановку, оснащение новейшей бытовой техникой, сулят звезду с неба! Только уплатите за год вперед!

И никаких заказов, никаких перспектив.

По ночам он вел сам с собой долгие разговоры.

Воздушные замки? — повторял он с негодованием. По-вашему, мы предлагаем вам воздушные замки? Этакие в пятнадцать этажей, со швейцарами в темно-бордовых униформах около входа? Да я же знаю нутро этих домов, как врач знает организм человеческий! Знаю, сколько миль медных труб заложено в стены, знаю, из какой древесины сделан паркет, из какой страны привезли кафельную плитку для вестибюля. И вы утверждаете, будто наши дома — воздушные замки?

Ах, вот оно что: просим сейчас, а сулим завтра! А как же иначе? Эти здания обходятся в миллионы, какой строитель или компания может строить без ссуд и кредитов?

Это верно.

Но мы всегда возвращаем в срок! И к тому же получаем чистую прибыль, и немалую — живем не тужим.

Вы возвращаете деньги при условии, что кто-то вам платит.

Квартирную плату?

Ну, разумеется.

Конечно, нам платят. Деньги из воздуха не берутся.

Допустим, люди перестанут платить за квартиры.

А куда они денутся? Где еще они найдут такое жилье?

Допустим, они потеряют работу. Они смогут платить?

Не знаю. Неужели до этого дойдет?

Не дойдет, а уже дошло.

Молчание.

В стране десять миллионов безработных.

Молчание.

Тебе придется их выселять.

Что значит выселять? Выбрасывать мебель и вещи на улицу?

Именно.

Я не смогу. Я ночью глаз не сомкну, если мне придется так поступить с людьми.

Что ж, не выселяй. Потеряешь капитал, потеряешь все.

А если выселю?

Все равно потеряешь.

И все-таки он удержался, не запаниковал. Месяц за месяцем урезал, экономил, отказывал себе во всем и — выкарабкался. Они с Малоуном освободили свой шикарный офис, рассчитали почти всех работников. Он продал машину, но Тима оставил на никому не нужной должности рассыльного — бедняге надо как-то прокормить двоих малых детей. Прислугу дома тоже рассчитали; Айрис перешла из частной школы в муниципальную. Джозеф успокаивал себя тем, что в прежней школе — сборище снобов! — девочке было неуютно. Чтобы выкупить закладную на дом, который он впоследствии все равно потерял, он отнес в ломбард бриллиантовое кольцо. Анна уговаривала продать кольцо, но он решительно отказался. Он его непременно выкупит, жизнь на это положит, а выкупит! И снова наденет ей на палец.

Он сохранил один-единственный дом, небольшой жилой дом на Вашингтон-Хайтс, где они когда-то начинали. Этот дом и кормил их все голодные годы.

17

— Тебя сегодня по телефону спрашивал мужчина, — сообщила Айрис матери за ужином. — Я забыла сразу сказать.

— И кто это был?

— Он не назвался. Я подумала сначала, что это из химчистки: ты говорила, они позвонят, когда будет готов папин костюм. Но это не из химчистки.

— Айрис! — не выдержала Анна. — Нельзя ли без отступлений?

— Я никуда не отступаю. Это был мистер Вернер. Он сказал, что звонит насчет картины, которую тебе прислал.

— Ты же говорила, что он не назвался, — язвительно хмыкнул Мори.

— В первый раз не назвался. Но он позвонил во второй раз и назвался!

— Поздравляю, друзья! В один прекрасный день эта девица научится принимать звонки, как полагается, — сказал Мори.

Анна отложила вилку, потом снова взяла, подцепила тушеную морковку, отправила в рот.

— Вернер? Какая картина? — Джозеф удивленно поднял глаза.

— Мистер Вернер. Он сказал, что послал маме картину и даже не знает, получила она ее или нет.

— Ах, картина, — проговорила Анна. — Да, да, я как раз собиралась написать. Он прислал картину, когда умер его отец. Они с сестрой разбирали родительскую квартиру, и он — они — наткнулись на этот портрет и подумали, что женщина очень похожа на меня, на самом-то деле нет, и сама картина не ахти, но они — он — ее прислали, и я о ней совсем позабыла, потому и не рассказывала… — Анна поднялась и собрала грязные тарелки. — Джозеф, — окликнула она уже из кухни, — ты будешь кофе или чай?

— Мам, покажи картину, — попросил Мори.

— Верно, Анна, давай посмотрим картину, — сказал Джозеф, когда она вернулась в комнату.