– Мама! Мамочка, идем! Мамочка!

– Я иду, мой цветочек, мое сердечко! Эмма, я иду! – казалось, прозвучало в ответ.

Перед Альбертой предстало лицо умершей дочери, но оно изменилось: черты заострились, глаза полыхали гневом. Этот лик мог устрашить кого угодно. В один миг мирные воды взволновались, стали разрушительными; они сметали на своем пути мосты и деревья, брали приступом овчарни, дома, целые деревни. Окруженная ореолом пурпурного света, Эмма теперь смеялась. Безмятежность и свет уступили место дождливым сумеркам, расцвеченным оранжеватыми отблесками.

Внезапно Альберта вспомнила: Эмма умерла от руки своего любовника во время наводнения. Эмма, в шестнадцать лет родившая девочку, Анатали. «И у меня тоже появился малыш, новорожденный сыночек!» – подумала она.

Эта мысль моментально привела ее в сознание. Чей-то голос по-прежнему звал ее:

– Мама! Мамочка!

Альберта моргнула и обратила к небу затуманенный, удивленный взгляд. В ее поле зрения возникло милое девичье личико. Это была склонившаяся над нею Сидони.

– Мамочка, слава богу, ты очнулась!

За спиной девушки стоял бледный мужчина. Альберта догадалась, что это Шамплен.

– Дайте же мне пройти! – потребовал высокий мужчина с белокурыми волосами, в котором женщина узнала доктора. – Мадемуазель Клутье, если я в чем-то и согласен с Матильдой, так только в том, что вашу мать ни в коем случае нельзя волновать!

Сидони передернула плечами. У нее было единственное желание – продемонстрировать умирающей матери свою любовь и нежность. Девушка последовала за отцом, оттолкнув Жасент, которая пыталась ее удержать, и ступила в комнату, не переставая трагическим голосом звать Альберту.

– Мамочка, милая, – пробормотала Сидони, – прости меня! Я уехала из дома, когда тебе нужны были помощь и поддержка. Мамочка, сжалься, это же я, твоя Сидо! Я люблю тебя. Не уходи, не простив меня. Я поступила безрассудно, знаю! Ты так переживала!

– Доктор, прошу, осмотрите мою жену! – взмолился Шамплен. – А ты, Сидони, возьми себя в руки, перестань стенать и выйди из комнаты!

Удивительно, но дочка подчинилась, снедаемая горем и угрызениями совести.

Альберта снова смежила веки. Комната кружилась у нее перед глазами, совсем как тогда, во время родов. Она чувствовала себя совершенно обессиленной.

– Вы должны это выпить! – настаивала Матильда, подавая ей чашку. – Тут вы не можете не согласиться со мной, доктор! Когда больной теряет много крови, ему нужно пить что-нибудь укрепляющее.

Александр Сент-Арно кивнул. Он внезапно почувствовал молчаливое присутствие Жасент. Та осторожно взяла новорожденного, прижала его к себе и собралась было выйти.

– Задержитесь ненадолго, – попросил доктор. – Я опасаюсь преэклампсии[13], которая была бы фатальной, если бы дитя не родилось. Вы медсестра и, наверное, сталкивались с подобными случаями?

– Нет, но такое возможно. Я доверяю вам как диагносту, доктор. А сейчас прошу прощения, я уношу ребенка!

Несколько смутившись, доктор повернулся к Матильде:

– Вы спасли ей жизнь, мадам, когда помогли малышу родиться. Не знаю, каким чудом вам это удалось, но главное, что и мать и ребенок живы.

– Смерть бродила вокруг мадам Клутье. Я узнала об этом, едва прикоснувшись к ней. Если бы ребенок не появился на свет, это был бы конец.

– Я в этом ничего не понимаю, – проворчал Шамплен, который ни за что на свете не согласился бы оставить жену. – Вы говорили, Матильда, что это странно – роды у Альберты начались раньше времени и во всем этом замешана какая-то чертовщина. Но теперь выходит, что все случившееся – к лучшему. Голгофа, злых духов в доме больше нет?

– Злых духов? – повторил удивленный доктор. – Как медик, я вижу реальную проблему – плохое кровообращение и недостаточное питание. Если бы мадам Клутье проконсультировалась со мной раньше, я посоветовал бы ей госпитализацию и кесарево сечение.

– Эти ваши ученые словечки не помогут мне напоить больную бульоном или теплым вином, которое, к слову, уже остыло! – сказала знахарка.

Шамплен решил взяться за дело сам. Он присел на краешек дивана и приподнял Альберту. Та тихонько застонала.

– Жена моя, очнись, тебе надо выпить бульона! Я хочу, чтобы ты жила, я не могу тебя потерять, потому что сам умру, если тебя не станет! А наш маленький Калеб? Разве ты не хочешь посмотреть, как он будет бегать по двору будущим летом? Он скрасит нашу старость. Сынок…

С этими словами Шамплен взял у Матильды чашку с бульоном и поднес к губам роженицы. Голова Альберты бессильно откинулась назад.

– Попробуйте ложкой, – посоветовал доктор.

– У меня только одна рука свободна! Ничего не получится, – пробормотал фермер.

Матильда взяла ложку и каждый раз задерживала дыхание, когда Альберта глотала хоть капельку бульона. Прошло много долгих минут, прежде чем чашка опустела.

– Спасибо, мне лучше, – прошептала больная.

– Слава Всевышнему, она заговорила! – воскликнула знахарка. – Но теперь ей нужно поспать. А я охотно выпью чашечку кофе.

– Я останусь с женой, – решил Шамплен. – Не беспокойтесь, утомлять я ее не стану, шуметь не буду. Просто посижу рядом.

Он окинул комнату взглядом, опасаясь увидеть злокозненный призрак Эммы. Впервые в жизни в своих мыслях Шамплен осыпал ее упреками: «Горе ты наше! Распутница! У тебя жгло в одном месте. Со мной в юные годы было то же самое, но девушкам надо держать себя в узде, ведь они могут понести! Может, и я тоже проклят, кто знает…»

* * *

В кухне Жасент с мечтательным видом разглядывала завернутого в пеленки новорожденного, прижимая его к груди. Она едва взглянула на доктора и Матильду, когда те вошли. Сидони тоже смотрела на младенца, но холодно, с укором.

– Если мама умрет, то из-за него, – прошептала она на ухо сестре.

– Сидо, Журден прав – у тебя талант говорить глупости! Это невинная душа, божье создание, которое мы будем любить, что бы ни случилось. И он такой хрупкий! Но крепенький.

Младенец испустил крик, похожий на мяуканье, и на секунду приоткрыл глазки. Жасент легонько чмокнула его в круглую макушку, покрытую белокурым пушком.

– Калеб! Милый Калеб, хорошенький Калеб! – напевала она.

Ей вдруг подумалось: Пьер ждет не дождется, когда станет отцом. Так почему же она отказывает ему в этом счастье? Она пообещала себе подумать об этом позже, когда мама будет вне опасности. Нет, это невозможно! Она просто не может умереть сейчас, меньше чем через год после смерти Эммы! Жасент с тревогой посмотрела на Анатали, которая все так же спала в кресле, потом на ткацкий станок Альберты и, наконец, на белого кота, свернувшегося клубочком возле печки. Журден Прово сидел на краю скамьи, сложив руки на коленях. Со стороны можно было подумать, что он молится – как и Фердинанд, который даже не подошел посмотреть на новорожденного внука.