Мгновенно все пришло в движение. Невидимые люди бени-сахр, притаившиеся вдоль узкой тропы, начали не целясь стрелять в ответ. Турецкие часовые бросились в окопы и открыли быстрый огонь по вспышкам наших выстрелов. Индусы, захваченные огнем при передвижении, не могли привести свои «виккерсы» в действие и изрешетить палатку, прежде чем она опустеет.

Перестрелка сделалась всеобщей. Залпы турецких винтовок, отдаваясь эхом в узком ущелье, удваивались от стука пуль, расплющивавшихся о скалы позади нас. Люди сирхан, несшие гремучий студень, знали, что, если в него попадет пуля, раздастся взрыв. Поэтому, когда пули застучали вокруг них, они бросили мешки, катившиеся вниз, и убежали. Мы стояли, незамеченные, на затемненном быке, но с пустыми руками. Али спрыгнул ко мне и Фахаду и сказал, что взрывчатое вещество сейчас валяется где-нибудь в глубине оврага.

Мысль извлечь его оттуда казалась безнадежной, и мы со всех ног взбежали вверх по горной тропе, благополучно пробравшись через огонь турок. Не переводя дыхания, мы добрались до вершины. Там мы нашли расстроенного Вуда и индусов и сказали им, что все кончено. Отряд поспешил обратно к оставленным верблюдам. Люди сирхан уже карабкались на них. Мы последовали их примеру и с возможной быстротой пустились прочь. Турки все еще не прекращали трескотни в долине. Все деревни проснулись, и по равнине начали блистать огни.

Мы обогнали толпу крестьян, возвращавшихся из Дераа, причем люди сирхан ограбили их догола. Жертвы бросились бежать при лунном свете, испуская пронзительные вопли. Их услышали вначале в Ремте, а затем отчаянные крики всполошили все окрестности. На многие мили вокруг обитатели поселений с оружием взобрались на крыши и стреляли залпами в нас.

Мы покинули преступных людей сирхан, которым мешала их добыча, и помчались дальше в угрюмом молчании, держась вместе и стараясь сохранить порядок. Мои обученные люди показывали чудеса, помогая упавшим или пересаживая к себе тех, чьи верблюды уже не могли скакать галопом. Почва все еще была глинистая, а комья пашен преодолевались даже с большим трудом, чем прежде. Но позади нас бушевала тревога, пришпорившая нас и наших верблюдов, гнавшая искать приюта в горах.

Наконец мы въехали в горы. Дорога улучшилась, однако мы все еще погоняли наших обессиленных животных, ибо рассвет был слишком близок. Постепенно шум за нами затих, и последние из отставших присоединились к отряду.

Когда мы спускались к железной дороге, наступил день. Вуд, Али и старшины развлекались, срезая во многих местах телеграфные провода.

Прошлой ночью мы пересекали железнодорожное полотно, чтобы взорвать мост у Тель-эль-Шехаба и тем самым отрезать Палестину от Дамаска, в действительности же после всех наших мук и риска мы лишь перерезали телеграфные провода на Медину. Орудия Алленби, все еще потрясавшие воздух, были свидетелями нашей горькой неудачи.

Серый рассвет предвещал нудный моросящий дождь. Он начал накрапывать с безнадежностью, казалось, насмехаясь над тем, как мы, спотыкаясь, брели к Абу-Саване. К заходу солнца отряд добрался до воды. Оставшиеся здесь люди с любопытством расспрашивали о подробностях наших злоключений.

Мы были дураками, все в равной степени были дураками, и наша ярость осталась бесцельной. Ахмед и Авад опять подрались, юный Мустафа отказался варить рис, Фаррадж и Дауд отколотили его, Али избил двоих из своих слуг – никто из нас ни о чем не заботился.

Наш разум омрачала неудача, а тела изнемогали от напряженного перехода почти в сто миль по скверной дороге при скверных условиях, от восхода до захода солнца, без отдыха и пищи.

Погоня за поездом

Но мы не могли вернуться с пустыми руками. У нас был еще запасной мешок с тридцатью фунтами гремучего студня, и Али Ибн эль-Гуссейн, который слышал о наших деяниях под Мааном и был таким же арабом, как всякий араб, сказал:

– Взорвем поезд!

Его слова встретили всеобщее сочувствие. Все взглянули на меня – но я не мог разделять их надежд.

Взрыв поездов является точной наукой, когда он совершается обдуманно, достаточными силами, с применением пулеметов. Если же производить его наспех, он может оказаться опасным. На сей раз помеха заключалась в том, что из артиллеристов в нашем распоряжении были только индусы, которых почти обессилили холод и голод.

Если мы морили голодом арабов, в этом не было никакой жестокости. Они не умирали от недельного поста и сражались, как всегда, даже на пустой желудок. Если же дела принимали совсем дурной оборот, оставались верблюды, которых можно было убить и съесть. Но индусы, хотя и мусульмане, из принципа отвергали верблюжье мясо. Я объяснил соратникам все эти диетические тонкости. Али немедленно заявил, что нам следует взорвать поезд, предоставив ему и арабам сделать все нужное, чтобы расправиться с турками без поддержки пулемета. Так как тут, где нас менее всего ждали, нам легко мог попасться продовольственный состав, охраняемый лишь железнодорожной гражданской охраной либо небольшим конвоем из резервистов, я согласился рискнуть.

На заре мы, оставшиеся, числом около шестидесяти, повернули обратно к железной дороге. Я повел их к Минифиру, извилистая вершина которого являлась превосходным наблюдательным пунктом, отличным пастбищем для верблюдов и в то же время прекрасным путем для отступления.

С наступлением сумерек мы спустились вниз, чтобы подложить мину. Подземный сток для воды на сто семьдесят втором километре казался наиболее пригодным для нее местом. Пока мы стояли там, раздался гул, и в спустившемся мраке и тумане внезапно из-за северного поворота показался поезд – в каких-нибудь двухстах ярдах от нас. Мы бросились под длинную арку; поезд прогрохотал над самыми головами. Когда путь вновь очистился, мы приступили к установке снаряда. Дул пронзительный холодный ветер, относивший потоки дождя в долину.

Мы заложили взрывчатое вещество у вершины арки, глубже, чем обыкновенно, чтобы патрули, проходя над ним, не почувствовали под ногами его студенистую мягкость. Из-за глины работа отняла времени больше, чем обычно, и, прежде чем мы кончили, почти рассвело.

Угрюмый и промокший, я поджидал под сквозной аркой наступления дня. Я обошел всю изрытую площадь и потратил полчаса, чтобы сгладить следы, забросав их листьями и сухой травой.

Опять послышался гул. Какой-то поезд шел с севера. Взрыватель находился у долговязого раба Фейсала – Гамуда, но, прежде чем тот добрался до меня, поезд с небольшим составом закрытых товарных вагонов промчался мимо. Ливень и туманное утро скрыли его от глаз нашего часового. Когда он заметил состав, было уже слишком поздно.

Новая неудача усугубила нашу печаль. Али заявил, что из этой поездки не выйдет никакого толка. Дабы рассеять впечатление от его