В ночь перед тем как Ненна и обе ее дочери должны были покинуть Англию, над Баттерси-Рич бушевала непогода. Дул штормовой ветер, шел сильный дождь, вода в Темзе так сильно поднялась, что в устьях рек, текущих с северо-запада и впадающих в Темзу, даже придержали воду, опасаясь, как бы приливная волна не понесла всю эту водную массу вверх по течению и не затопила Лондон. А ближе к ночи ветер совсем разыгрался.

Шторм всегда воспринимается как нечто странное в таком огромном городе, где много крепких каменных домов. На их фоне летающий в воздухе мусор – листья деревьев, газетные страницы – кажется зловещим и словно спешит вовремя из города смыться. Однако на этот раз вслед за легким мусором в воздух вскоре поднялись и более крупные предметы – картонные коробки, ветки деревьев, черепица. Сами собой падали плашмя велосипеды, оставленные на улице в стойках. То и дело слышался звон разбитых оконных стекол, и осколки присоединялись к тем опасным снарядам, которые ветер уже метал вдоль опустевших, залитых дождем тротуаров. На набережной, также дочиста выметенной ветром, не было ни души. Возвращавшиеся с работы люди, вынырнув из подземки, тут же были вынуждены склоняться чуть не до земли, пытаясь противостоять бешеным порывам ветрам, и спешили укрыться в боковых улочках.

Чайки парили над рекой так долго, как только могли, надеясь, что буря принесет им добрую поживу, однако, побежденные страшным напором ветра, с потрепанными перьями, были вынуждены отступить и с пронзительными криками бросались искать убежище. А вот крысы на причале вели себя странно: они старались держаться как можно ближе к сходням, любым способом пытаясь перебраться с суши на борт того или иного судна.

Да и в самом затоне никто не притворялся, что это будет обыкновенная ветреная ночь. Капитаны буксиров, которые прежде словно не замечали старых барж, стоявших на якоре у причала, окликали их хозяев или подавали световой сигнал опасности – пять коротких последовательных вспышек. Перед началом прилива, пока еще довольно вялого, вниз по реке промчался полицейский катер, останавливаясь возле каждого судна и на всякий случай задавая их владельцам вполне разумный вопрос:

– Извините, сэр, вы давно проверяли ваш якорь и якорные цепи?

Собственно, якоря на старых баржах давно уже имели такой вид, что их, пожалуй, и распознать-то было бы невозможно; более всего они походили на допотопные ракообразные существа, на ту их гигантскую разновидность, которую сама Природа давно уже сбросила со счетов, однако отдельные экземпляры все еще цеплялись за прежнее место обитания, прячась в глубоких ямах, проделанных ими в прибрежном грунте. Но от постоянного нахождения в земле и под водой якоря проржавели настолько, что наполовину развалились. Именно поэтому с такой легкостью удалось поднять якорь «Дредноута», когда прибыл спасательный буксир, чтобы увезти старую баржу на свалку. Да и грунт возле берега был довольно илистым, и хотя обычно он держал якоря достаточно крепко, но в один миг при изменившихся условиях мог оказаться предательски непрочным.

– А какой длины у вас якорная цепь? Пятнадцать морских саженей, как и полагается? И что, все пятнадцать в хорошем состоянии?

Как и многие другие вопросы, которые по обязанности задавали полицейские, эти тоже были чистой формальностью, поскольку владельцы старых барж, ясное дело, ответить на них не могли. Оставалось только надеяться, что швартовы у них пребывают в лучшем состоянии, чем якоря. На самом деле подобные визиты полиции были просто вежливым извинением за то, что в качестве помощи они могут лишь оставить записку с номером телефона ближайшего полицейского дивизиона на берегу Темзы.

– Пирс Ватерлоо. WAT 5411. Звонить в любых непредвиденных случаях. Вы хорошо поняли?

– Но ведь нам, чтобы позвонить, придется на берег сойти, – с сомнением заметил Вуди, когда подошла его очередь беседовать с полицейскими. Он как раз обдумывал план погрузки «личного состава» «Рочестера» в машину, чтобы отвезти всех прямиком в Перли – согласится Уиллис ехать или не согласится. – Как вы считаете, сержант, – спросил он, – шторм еще сильней разыграется?

Сержант, разумеется, отлично его понимал – так могут понимать друг друга только англичане. Ветер уже успел сорвать брезент с нескольких вытащенных на берег и перевернутых вверх килем лодок, и в воздухе свободно летали огромные куски промасленной парусины, обвиваясь вокруг мачт и поручней.

– Вы, главное, вот этих опасных обрывков остерегайтесь, – посоветовал полицейский. – От них большая беда может приключиться.

Баржи на Темзе были целиком построены из натурального дерева, которое легко поддавалось и пружинило под напором ветра, так что эти старые суда чувствовали себя на реке куда уверенней и спокойней, чем прочие плавучие средства. К их привычному потрескиванию и ворчанию просто прибавилось несколько новых нот, и все вместе это даже походило на некую мелодию.

По мере того как поднималась вода, ветер все яростней разгонял облака над головой, вздувая на поверхности реки маленькие смерчи и гоняя их, словно штормовые волны в открытом море.

Ненна и Марта категорически запретили Тильде подниматься на палубу. И она валялась в каюте, чувствуя себя арестантом и одновременно с радостью ощущая безумное желание их старого судна вновь вырваться на речной простор и плыть в фарватере. Каждый раз, как «Грейс» приподнималась на вздувшейся волне, Тильда чувствовала, что якорная цепь натягивается до предела.

– Все. Сейчас мы с вами отправляемся на берег! – крикнула дочерям Ненна. – С «Рочестера» уже все сошли. С собой возьмем только одну сумку, а за остальным вернемся, когда ветер немного уляжется.

И Тильда принялась натягивать свой анорак, считая всех окружающих трусами.

Никто не знал, что Морис остался на борту, потому что огни на его судне не горели. Он, разумеется, не был алкоголиком в привычном смысле этого слова, однако в ту ночь сидел в кромешной темноте с бутылкой виски, собираясь напиться.

Беспокоила его, впрочем, отнюдь не неопределенность его нынешнего существования, да и на визиты полицейских ему было наплевать, хотя его уже дважды приглашали в участок. Пока что полицейские, как ни странно, ордера на обыск ему не предъявляли, но даже если б и предъявили, его это не испугало бы. Еще меньше его страшил надвигающийся шторм. Морису было необходимо, чтобы в его жизни случались всякие опасные и странные вещи, иначе его попросту захлестнула бы чрезмерная любовь к людям. Она и сейчас ему угрожала, и Морис чувствовал, что не в силах вынести вид постепенно пустеющего причала. «Дредноут», «Лорд Джим», а теперь еще и «Грейс». Знакомых у Мориса в силу его занятий было, пожалуй, даже слишком много, но стоило ему представить себе свою дальнейшую жизнь без друзей, и он остался сидеть в темноте в обнимку с бутылкой виски.

Услышал на палубе чьи-то шаги, Морис все же включил свет. Это, правда, удалось ему лишь с третьей попытки, и у него даже мелькнула смутная мысль, что, наверное, стоило бы остановиться и больше не пить. Впрочем, все зависело от того, кто именно там ходит; походка этого человека была ему не знакома. Неведомый гость продолжал бродить по палубе, все время спотыкаясь и явно плохо представляя себе устройство судна, а может, и совсем в судах не разбираясь, и никак не мог отыскать люк. Морис, всегда отличавшийся гостеприимностью, стал подниматься по трапу, намереваясь открыть люк, но странное дело – собственные шаги вдруг показались ему огромными, он как бы всплывал вверх, не чувствуя ступенек, и в конце концов плавать в воздухе оказалось не так уж трудно, особенно теперь, когда он стал невесомым. Открыв крышку люка, Морис столкнулся с тем незнакомцем, который как раз до люка добрался, и они буквально упали друг другу в объятья. Незнакомец оказался невысоким, худощавым и довольно молодым мужчиной, и Морис испытал невероятное облегчение, увидев, что тот пьян почти так же сильно, как и он сам.