– Ты думаешь, это выглядит подозрительно, что он разговаривал со служащим автостоянки? – спросил Сэмми.

Водитель не знал, действительно Сэмми интересуется его мнением или просто издевается. Он решил оставить это без комментариев.

– Может быть.

Сэмми кивнул. Может, да. Может, нет. Ему самому показалось странным то, как Дэвид разговаривал с этими людьми на стоянке. Он не знал наверняка, что именно его насторожило, но он разберется в этом.

Сэмми отправил машину, не попрощавшись. Переходя улицу, он услышал, как автомобиль развернулся, пересек разделительную полосу и ушел налево. Сэмми остался один.

Он подошел к служащему стоянки, склонив голову к листку бумаги с каким-то адресом, лежащему у был в него на ладони. Немного чисто профессиональной техники, рутинная работа. Сэмми изображал приезжего, который заблудился в городе. Он с удивлением озирался на здания вокруг и на стоянку, словно ожидал увидеть на ее месте нечто совсем другое. Когда Сэмми понял, что его заметили, он начал свою вводную речь, призванную изобразить недоумение и растерянность.

– От булочной налево... Не пойму, что, здесь все номера поменяли, что ли? Вы не могли бы мне помочь?

Пожилой взглянул на него первым. Он проворчал что-то молодому, и тот хмуро посмотрел на Сэмми.

– Вы мне не поможете? – повторил Сэмми.

– Извините. Иврит не очень хорошо, можно медленней, пожалует.

У Сэмми отвисла челюсть. Он быстро вернул ее на место.

– Русский?

Парень кивнул.

– Да, да.

– Он говорит по-английски? – спросил Сэмми на ломаном русском.

Оба отрицательно помотали головами. По-английски они тоже не говорили.

Сэмми оглянулся на улицу, по которой уехал его водитель. Потом в другую сторону, на удаляющиеся фигуры Дэвида и девушки-арабки. В рапорте ничего не было о том, что Дэвид силен в русском. Все слова, которые Сэмми знал по-русски, он уже использовал.

Он изобразил гримасу разочарования и сожаления этим двум русским иммигрантам и пошел вниз по улице. Один ноль не в его пользу. Можно подумать, что он никогда не ходил в школу секретных агентов, а просто насмотрелся дешевых шпионских фильмов.

Он потерял Дэвида и Софию недалеко от бульвара Бен-Гуриона. Они перешли улицу, потом между ними и Сэмми проехала пара машин, и они были таковы.

Сэмми задумался. Он чувствовал себя болваном. Нет, это, конечно, случилось не потому, что они сознательно его кинули. Наоборот, он потерял их, потому что они были непредсказуемы, как все непрофессионалы.

Глупо сейчас об этом думать, но было большой ошибкой с его стороны отпустить водителя. На то у него имелись свои причины, он хотел поговорить с Дэвидом тет-а-тет. Для этого надо было выбрать подходящий момент, дело ведь деликатное. Впрочем, возможно, существовала и другая причина тому, что Сэмми отпустил водителя. Он почувствовал, что, вероятно, ломится в открытую дверь. После гибели адвоката он понял, что надо срочно что-то придумать, чтобы спасти сделку. Новый план требовал новых людей. Сэмми надеялся выработать стратегию по ходу развития событий, не форсировать ситуацию, а попытаться нащупать пути для диалога.

Сэмми бросил взгляд на улицу. В этом квартале располагались несколько предприятий быстрого питания, продающих шаурму, меняльные лавки и несколько гостиниц-хостелов для туристов с названиями типа "Ребята с рюкзаками" или "Приют эгоиста". Ночлежки, где можно получить постель на одну ночь меньше чем за десять долларов. Если Дэвид и его подруга искали, где переспать, то они вполне могли зайти в одну из них.

И тут вдруг он увидел Софию Хури. Она сидела в одиночестве, на лавочке возле кафе, продающего шаурму. Сэмми обошел ее и направился в кафе. Он купил чашку чая со льдом и занял стоячий столик возле окна. Поглядывая в окно, он чувствовал жар от газовой плиты, от которого его рубашка быстро пропиталась потом и прилипла к спине. Но зато лавочка, на которой сидела София, все время была в поле его зрения, и он видел, в каком направлении женщина смотрит. Если бы она при этом иногда не кивала головой, почти засыпая, но тут же вскидываясь опять, он увидел бы Дэвида раньше. Сэмми заметил его только через пятнадцать минут, за распахнутыми окнами балкона одного из хостелов. Тот стоял и пожимал руку какому-то лохматому парню. А может быть они передавали что-то друг другу. Так или иначе, но в своем рапорте Сэмми потом напишет, что они совершали какую-то сделку. Дэвид улыбался. На самом деле казалось, он готов запеть от радости. Потом он принялся искать что-то в заднем кармане своих невообразимых штанов.

Если бы Сэмми мог слышать, что Дэвид говорил молодому человеку на балконе, он бы услышал:

– Спасибо, друг. Если не возражаешь, я скручу прямо здесь. Давно не курил.

Парень выглянул на улицу.

– А твоя девушка?

– Все нормально. Она отдыхает.

Когда Дэвид достал пачку сигаретной бумаги "Ризла", она была смятой и слипшейся от пота. Первые двадцать или около того бумажек вытянули одна другую, разматываясь, как рулон туалетной бумаги.

– Погоди, возьми мои, – предложил парень. Он достал гигантскую пачку с листом конопли на обложке.

– Нет, постой-ка, – сказал Дэвид.

Он продолжал вытягивать ленту склеенных друг с дружкой бумажек, как фокусник вытягивает связанные шарфы, пока она не вытянулась вся. Дальше бумажки уже шли по одной. Он, конечно, мог воспользоваться бумажкой хиппаря, это был размер экстра-лардж, созданный специально для закручивания косяков. Но Дэвид предпочитал кинг-сайз. Существует масса разновидностей курительной бумаги. Есть прозрачные, есть с полосками как водяные знаки, есть большие, маленькие, средние, на все вкусы. Он лизнул одну бумажку, склеил ее с другой. Потом приклеил к ним третью поперек, так что получалась буква Т. Он любил делать длинные косяки.

Если не считать ораторского искусства и поцелуев, нет более деликатной работы для языка, чем сворачивание косяков. В этом Дэвид был настоящим специалистом. Закончив первую часть операции, он достал из пачки обыкновенную сигарету и, высыпав из нее две трети табаку на свое полотно, склеенное из трех бумажек, выбросил остаток сигареты с фильтром в пепельницу.

Целый день его "Зиппо" лежала в нагрудном кармане рубашки. Сейчас он достал ее, щелкнул крышкой и поднес пламя к краю куска пластилина, который только что купил у этого парня. Когда тот задымился, Дэвид поднес его к губам и втянул в себя дымок, чтобы почувствовать вкус. Он был сладковатым и отдавал запахом разных трав и цветов, с некоторой примесью чего-то нефтяного. Этот запах напомнил ему голубой парафин, который продавался на некоторых автозаправочных станциях во Франции. Нигде больше Дэвид его не встречал, и это навсегда осталось в его памяти как элемент французской экзотики. Разогретый гашиш легко крошился, как мука, смешанная с маслом, пока в нее еще не добавили воды. Исходя из предварительной оценки качества продукта, он решил, что это будет один к шестнадцати: гашиш – 1, табак – 16.