— Прошу вас остаться, — по-гречески продолжал его высочество. — Остальные возвращаются в свои комнаты. Эти дети мне надоели. — Он махнул Исмалу. — Ты, приведи моего секретаря. Мне нужен переводчик в здравом уме.

Один из стражников, сопровождавший Эсме и Персиваля в покои Вариана, остался внутри. Эсме сидела на софе и хмуро смотрела на кузена. Персиваль расхаживал по комнате, прижимая к груди свою сумку с камнями. Они уже почти два часа ждали возвращения лорда Иденмонта, большую часть времени спорили и ни к чему не пришли. Один был упрямее другого. Единственным утешением Эсме служило то, что стражника раздражали их бесконечные дебаты, в которых он не понимал ни слова.

— Я хочу, чтобы ты не сердила лорда Иденмонта, — опять начал Персиваль. — Если он настолько разозлится, что оставит тебя здесь, не могу придумать, что я скажу бабушке. Она отправится к премьер-министру — она так и сделает — или к самому регенту, хоть она его терпеть не может, и ты услышишь, что мы начали войну с Албанией.

— Чепуха. Правительства едва признают существование женщин. Из-за них не воюют.

— Еще как воюют. Вспомни Елену и Трою.

— Аллах, мое лицо не заставит спустить на воду рыбацкую лодку, не то что тысячу кораблей. Ты начитался сказок. И выдумываешь беды и катастрофы. Сочиняешь разговоры, которых не было, кроме как в твоей голове. Услышал, как мой отец говорит о небольшом волнении — в районе, где всегда неспокойно, — и вообразил революционный заговор.

— Не вообразил. Все было так, как я сказал.

— Ты своими глазами видел моего кавалера и слышал его. Он еще более избалованный и ленивый человек, чем надменный лорд, который тебя сюда привез, — язвительно заявила она. — Исмал чуть не заплакал, когда его просьбу так нагло отвергли. Ты думаешь, эти чувствительные создания…

— Гробы повапленные, — сказал Персиваль. — Что?

— Я найду тебе этот отрывок из Евангелия, когда мы приедем домой. Если приедем. О, как бы я хотел, чтобы ты была мальчиком, — сварливо продолжил он. — Ты такая неразумная. Неудивительно, что его светлость вышел из себя. Если бы я не видел своими глазами, ни за что бы не поверил. Он всегда такой дружелюбный и все понимает. Он даже не отругал меня за то, что я притащил его сюда и дал себя похитить.

— Он еще прибьет тебя, когда узнает, как ты его обманул. Персиваль замер и уставился на нее, вытаращив глаза:

— Ты не расскажешь. Ты обещала.

Эсме откинулась и скрестила руки на груди:

— Исмал предложил пятьсот фунтов и жеребца, но этого ему было недостаточно. Возможно, шахматная фигура стоимостью в тысячу фунтов покажется ему более достойной взяткой.

— Она… она не твоя, чтобы подкупать его.

— А я скажу, что моя. Что Джейсон дал ее мне, а я попросила тебя спрятать ее среди камней. Если тебе можно врать, то почему мне нельзя?

Персиваль размышлял. Потом его глаза сощурились, образовав две узкие щелочки, и он предупредил:

— Если ты хотя бы намекнешь, я скажу лорду Иденмонту…

— Что? Что это ложь? И кто он будет, если поверит?

— Я ему скажу, что ты вчера устроила эту ужасную сцену для того, чтобы вызвать в нем ревность.

Обвинение было всего лишь подначкой несносного мальчишки, но Эсме покраснела. Она действительно хотела показать Вариану, что ее желает другой мужчина, красивый, как и он сам. И этот мужчина не думает, что она лунатичка, всезнайка или как там еще называл ее его светлость.

Исмал со всей любезностью оказывал ей услугу. Он казался таким искренне нежным, что она почти поверила, что он ее любит. Пока перед ней не встал образ отца: выстрел в спину, не давший похоронить его как героя, — и тело храбреца разбивается о скалы и уносится бурным потоком.

Персиваль с нескрываемым любопытством разглядывал ее:

— Ты покраснела. Боже мой! Так это правда? В этом все дело? Вот уж действительно, девушки — странные существа. Я не думал…

С треском распахнулась дверь, чуть не прибив стражника, который торопливо отскочил в сторону. Как только лорд Иденмонт вошел, охранник выскользнул за дверь.

Персиваль посмотрел на него, потом на Эсме и зевнул.

— Господи, уже совсем поздно, — сказал он и потер глаза. — Кузина Эсме, наша беседа была очень интересной. Время пролетело незаметно. — Он направился к лестнице, ведущей в спальню, забыв про удивленный.взгляд лорда Иденмонта.

— Персиваль!

— Сэр? — Мальчик обернулся и опять зевнул.

— Тебя нисколько не занимает, что происходило между мной и Али?

— Разумеется, у вас был интересный разговор, сэр, но я уверен, что на сегодняшний вечер с меня достаточно возбуждения.

Его светлость обратился к Эсме:

— Что ты с ним сделала? Какой безумной чепухой забила ему голову?

Персиваль встрепенулся:

— Она ничего не вбила мне в голову. Я едва слушал то, что говорила глупая девушка.

— Я глупая? — Эсме вскочила с софы. — Это ты говоришь одну только чушь. Троянцы, гробы повапленные…

— Что? — спросил Вариан.

— Повапленные гробницы! — выпалил Персиваль. — Но нет смысла ей о них говорить. Ей вообще ни о чем не стоит говорить. В ней столько же смысла, сколько в… рыбе!

— По крайней мере я не говорю с камнями!

— Я с ними не говорю!

— Дети! — воззвал лорд Иденмонт, но они его не слушали.

— Говоришь! Бормочешь под нос, но все равно это разговор! В этом есть смысл?

— Я не разговариваю, а ты ужасная… ужасная… ты девчонка, глупая девчонка! Я никогда… о, что пользы! — Персиваль покачал головой. — Пожалуйста, сэр, можно я пойду спать? У меня ужасно болит голова.

Лорд Иденмонт взмахом руки отпустил его. Персиваль, жестко выпрямившись, направился к выходу, задержался, чтобы показать Эсме язык, и затопал по лестнице.

Эсме стояла, глядя ему вслед, пока он не исчез из виду. Потом он долго топал над головой, и она смотрела на потолок. Наконец все стихло.

Сзади послышался тихий смешок.

Она обернулась и сердито посмотрела на лорда Иденмонта. Его лицо ничего не выражало, но уголок злого рта изогнулся. Эсме не желала видеть его рот. Она не хотела смотреть ни на какую его часть. Она-то думала, судьба смилуется и пощадит ее от необходимости снова его лицезреть. Но судьба не смилостивилась, а теперь еще, когда ужасный мальчишка уверен, что…

— Иди к черту! — закричала она. — Пусть полчища шакалов рвут твои кишки, пока еще бьется сердце! Чтобы ты свалился в черные воды и тысячи пиявок пировали на твоем теле! Да набросится на тебя хищная птица-мать и будет кормить вшей в твоих глазах, и в носу, и…

— А, албанская любовная песня. И ты сочинила ее для меня, романтическая натура. Очень хорошо. Я уступаю. — Он простер руки. — Иди ко мне. Можешь покрыть поцелуями мое восхитительное лицо.