Наш свидетель, местный гробовщик, очень хорошо знал миссис Ганнесс. Его показания подтвердят: женский труп не может быть ее телом.

Мы вызовем свидетеля, который девятого июля видел ее в сопровождении мужчины средних лет, проезжавшей в повозке мимо своей фермы, – продолжал Уорден. – В тот же день две дочери этого свидетеля тоже видели миссис Ганнесс.

Мы докажем, что у нее были мотивы поджечь свой дом. С двадцать седьмого апреля она жила в постоянном страхе, что Асле Хельгелейн, брат одной из ее жертв, с минуты на минуту нагрянет к ней на ферму и, начав поиски брата, может обнаружить там его тело.

У нас есть доказательства, что накануне пожара миссис Ганнесс отправилась в магазин Минича и купила намного больше керосина, чем обычно.

Мы покажем, что днем двадцать седьмого апреля перед входом в Первый национальный банк она, разговаривая с одним мужчиной, сказала: «Ты должен сделать это сегодня ночью». В ту ночь дом действительно сгорел дотла, похоронив под руинами жизни трех детей хозяйки.

У нас есть доказательства, что в последнюю субботу перед пожаром она выехала из дома с одной менее крупной попутчицей, чем сама Ганнесс. С тех пор эту женщину никто не видел, если, конечно, не считать тела, найденного после пожара.

Мы докажем, что зубные протезы, которые обнаружили в сгоревшем доме, не могли выдержать такое пламя и не растрескаться. Следовательно, или их должны были подбросить позже, или температура при горении не была столь высокой, как здесь утверждалось. Если верно последнее, то женский череп не мог сгореть без следа. Мы сумеем показать, что мост работы доктора Нортона можно было снять несколькими различными способами.

Свидетельства местных врачей убедят всех, что причина смерти детей не огонь, а отравление стрихнином. На их телах есть все признаки такого отравления, а признаки смерти от удушья отсутствуют. Мы докажем, что Рэй Лэмфер не имел возможности прибыть на ферму и осуществить отравление.

Могла ли миссис Ганнесс отравить детей, похоронить вместе с ними женское тело, выбросить свой зубной протез и скрыться? Если да, то мой подзащитный невиновен.

Все эти доказательства, – заключил Уорден, – убедят судей: Рэй Лэмфер стал жертвой навета. Он обвинен несправедливо2.

«Этим утром защита нажала на спусковой крючок револьвера, – написал Дарлинг, воодушевленный речью Уордена, – и через много лет, когда суд над Лэмфером станет историей, эхо этого выстрела все еще будет звучать в совещательной комнате судьи Рихтера». Но за «громким выстрелом» адвоката последовала осечка. Джон Болл, свидетель защиты, был «первым белым ребенком, рожденным в округе Ла-Порт»3. Старожил зарабатывал на жизнь ремеслом каменщика, погонщика скота, шахтера, служил в кавалерии. Он открыл первое в Ла-Порте похоронное бюро, которое, уходя на покой, продал Катлеру. А после пожара в доме Ганнесс, когда надо было извлекать из-под развалин первые найденные тела, Катлер позвал на помощь своего семидесятичетырехлетнего предшественника.

Во вступительном слове Уорден пообещал присяжным, что самым убедительным свидетельством в пользу того, что найденное женское тело не могло принадлежать Белль Ганнесс, станут показания Болла. Однако главный вопрос Уордена – «Позволяет ли ваш опыт гробовщика и знакомство с миссис Ганнесс заключить, что труп сгоревшей женщины принадлежал Белль?» – был опротестован прокурором как «подводящий к определенному ответу». Смит утверждал, что неправильно вынуждать простого свидетеля выражать юридическое мнение. Судья протест поддержал, на этом допрос Болла был окончен4.

После обеденного перерыва дела Уордена стали налаживаться. Он вызвал известного кливлендского дантиста Георга Вассера. Уорден спросил, считает ли доктор, что зубной протез, найденный в развалинах дома, мог выдержать температуру, уничтожившую кости черепа.

– Я считаю, что это невозможно.

– Как, по-вашему, – продолжал адвокат, демонстрируя осколок зуба, – был этот кусочек кости покрыт золотой коронкой или нет?

– Если предположить, что на нем действительно сидела коронка, то это топорная работа5.

Фишер, еще один свидетель-дантист, тоже согласился, что протез вряд ли мог сохраниться в пламени, уничтожившем череп. По фарфору тогда пошли бы трещины. Кроме того, достав стоматологические щипцы, доктор Фишер подробно объяснил присутствующим, как с их помощью удаляют зубы6.

До конца дня Уорден вызвал еще несколько свидетелей. Среди них была соседка Белль, миссис Джордж Райт. Через окно ванной комнаты женщина заметила пламя как раз в ту минуту, когда «часы пробили три». Рэй же после трех ночи, по свидетельству Лиз Смит, еще двадцать пять минут пробыл у нее7. Похоронных дел мастер Вейр рассказал, что был на ферме в день пожара и видел в подвале пустую оплавленную канистру. Вызванный повторно Джо Максон подтвердил показания Вейра и сообщил, что в тот вечер оставил канистру с керосином в коридоре, под лестницей у входной двери, а после пожара емкость оказалась в подвале8.

В конце заседания Уорден пригласил на свидетельское место своего оппонента, прокурора Смита. Ему был задан вопрос о таинственном сундуке, который прокурор вывез весной из каретного сарая. Адвокат рассчитывал на резкий поворот в развитии событий, но все окончилось ничем: когда сундук доставили в зал суда, там обнаружили только «книги, галстуки и письма, не имевшие никакого отношения к данному делу»9.

Освещая пятничное заседание, газетчики сошлись во мнении: Уорден выступил с яркой, убедительной речью, однако защите так и не удалось доказать, что Белль Ганнесс еще жива, а если все-таки умерла, то ее отравили до пожара10.

Правда, главная сенсация, взволновавшая в тот день местное общество, не касалась ни подсудимого, ни защиты, ни обвинения.

В центре внимания оказались зрители.

В девятнадцатом и в первой четверти двадцатого века редкий репортер, освещавший суд над убийцей, не отпускал колких замечаний в адрес женщин. Обычно на таких процессах среди зрителей их было большинство. Казалось, такой интерес домохозяек к ужасным и грязным преступлениям резко контрастировал с теми чертами, которыми общественное мнение наделяло представительниц так называемого слабого пола.

Та же картина наблюдалась и в суде над Лэмфером. Из-за скандального характера ожидаемых свидетельских показаний судебные власти предприняли усилия, чтобы на слушаниях присутствовали одни мужчины. В первый день женщин действительно не допустили в зал, но на все другие заседания жительницам Ла-Порта удалось пробиться. Как писала на третий день суда одна чикагская газета, сотни женщин, локтями прокладывая себе дорогу, захватили почти все сидячие места. А несколькими днями позже корреспондент «Индианаполис ньюс» сообщил читателям, что «в зале находилось не меньше четырехсот женщин, и они – многие в нарядных платьях – заняли все первые ряды»1.

Эта вопиющая тяга местных дам к страшным и непристойным подробностям дела спровоцировала вполне предсказуемый скандал. Начало ему положил преподобный М. Гаррард, незадолго до описываемых событий получивший кафедру в Первой христианской церкви. В четверг вечером 19 ноября священнослужитель даже отменил проповедь «О начале семейной и деловой жизни» и разразился гневной речью против жительниц Ла-Порта, штурмующих здание суда: