Гоблины с восторгом воззрились на это чудо — память о временах Истинных Созидателей, когда их племя еще не прозвали Ночным Народом, ибо им не нужно было скрываться и таиться, чтобы сохранить своих детей. Каменные гиганты летели над дорогой, не глядя на грешную землю, по которой ползли вознамерившиеся выиграть битву, проигранную когда-то великими. Лица Всадников были обращены на восход, тени от них смешивались с тенями летящих по синему небу облаков и казались живыми.

Уррик благоговейно созерцал Стражей Горды и не сразу обратил внимание на перемену в лице Михая Годоя, которого он поклялся оберегать. Регент был бледен, как болотный туман, побелели даже обычно яркие губы. Руки тарского господаря тряслись, а глаза были устремлены на Всадников. Неожиданно Годой хлестнул своего коня и помчался вперед галопом, словно за ним по пятам гнались твари из преисподней. Никакой пеший, будь он трижды гоблином, не может состязаться с конем в подобной скачке, поэтому за Годоем последовало лишь несколько приближенных нобилей. Уррик с удивлением переглянулся со своими товарищами — такое поведение для вождя было в высшей степени неприличным. Епископ Таисий, неизменный и ненавистный спутник регента, видимо, растерялся. Войско остановилось в ожидании хоть какого-то приказа. Люди и гоблины полушепотом переговаривались, и Уррик, как и все его соплеменники обладавший почти звериным слухом, услышал, что высокий тарскиец в плаще «Алого» обронил:

— Неужто лицо увидал? Дурная примета!

— А то как же, — откликнулся темноволосый крепыш, который, воспользовавшись остановкой, достал фляжку и отпил из нее несколько глотков, после чего, сделав над собой видимое усилие, передал собеседнику: — Он этих всадников завсегда боялся. Отворачивался, как тут оказывался, да нешто от них отвернешься. Это они решают, а не мы…

— Хорошее пойло, — вынес вердикт собеседник коренастого, — только не стоит его пить днем да еще в дороге — развезет…

— Но по чуть-чуть-то можно…

Дальше Уррик не слушал, пораженный известием, что Годой боится Всадников. Боится тех, кому должен служить и поклоняться. Молодой гоблин никогда раньше не задумывался о том, что делает регент, полагаясь на суждение старейшин и Белых Жрецов. Для саморазоблачений и угрызений совести воину хватало его отношений с Иланой и Шандером, которого Уррик, невзирая на то что они были врагами, уважал и, что греха таить, почти любил. То же, что было задумано вождями, не обсуждалось и не вызывало сомнений — Созидатели должны вернуться!

Но почему, в таком случае, Годой боится Всадников? Почему таскает с собой омерзительного клирика, который смотрит на всех безумными, ненавидящими глазами? Почему никто из Белых Жрецов не участвует в походе? Конечно, они готовят удар через Гану, но хоть кто-то, сведущий в магии, должен сопровождать войско! Годой не такой уж сильный маг, как же он решился на схватку с Рене Арроем, каким-то образом уничтожившим самого Бо?

Уррик не нашел ответа ни на один из этих вопросов, а потому вернулся к одолевавшим его последнее время мыслям о том, что же все-таки есть Добро, а что Зло.

На первый взгляд все казалось ясным. Зло было тем, что некогда явилось в Подзвездное, уничтожило Истинных Созидателей во главе с великим Оммом, вытеснило гоблинов в горы и утвердило свою власть, опиравшуюся на богомерзких эльфов и предателей-людей. Все, что сопротивлялось этому, было Добром. Но считать добром тарского господаря Уррик не мог при всем своем желании. Так же, как и ненавидеть Романа, Шандера и… Рене. Он, конечно, ни разу не видел властелина Эланда, но его любил Шандер, да и Ланка упоминала о нем не иначе, чем с восхищением. Неужели нельзя было поговорить с герцогом, открыв ему истину, которую тот не мог знать, и сделать его своим союзником? Рене — в отличие от Годоя справедливый правитель и великий воин, именно ОН должен возглавлять правое дело.

Конечно, дело Уррика повиноваться тем, кто выше и мудрее, но зачем отказываться от союза с тем, кто может понять величие и благородство их цели, и заключать договор с существами лживыми и презренными?!

Кодекс чести, который Уррик всосал с молоком матери, гласил, что цель не должна оправдывать средства, что союз с трусом и предателем падает позором на твою голову, а с врагом надлежит поступать честно и открыто. Все это вступало в противоречие с тем, что Уррик видел в Таяне, и это толкало его на измену Годою, ведь если бы он повиновался регенту беспрекословно, то предал бы собственную совесть, что было бы еще мучительней. И на этот раз, отсылая в канун выступления последних голубей, Уррик был убежден, что поступает правильно и справедливо. Рене Аррой должен знать, когда и откуда на него нападут. Тогда он, Уррик пад Рокэ, сможет с чистой совестью сражаться и, если надо, умереть за святое дело. Но только если враг будет предупрежден и готов к встрече. Если это будет честный, пусть и неравный бой, а не предательский удар в спину, который запятнает победу и честь всех, кто в ней будет участвовать.

Посылая голубей, гоблин всякий раз боролся с искушением раскрыть свое имя и попытаться раскрыть Аррою глаза на происходящее, но здравый смысл пока брал верх. И дело было не в том, что его ожидала мучительная казнь за предательство, а в том, что Рене мог ему не поверить и к тому же это грозило Илане. То, что, попади его письма в руки регента или Белых, обвинение частично пало бы и на приблизившую его к себе жену регента. Разумеется, Уррику и в голову не приходило, что Рене Аррой был почти уверен в том, что предупреждает его Ланка.

2229 год от В.И.

15-й — 21-й день месяца Агнца.

Белый Мост

Белый Мост заняли в пятнадцатый день месяца Агнца. Сельчане не успели ничего понять. По Старой Таянской дороге, не останавливаясь, прошла чудовищная армия, на которую и посмотреть-то как следует не удалось, потому что следовавшие впереди всадники в серых и алых плащах быстро разогнали любопытствующих по домам и разрешили выходить, только когда последний обоз скрылся за поворотом. Больше не происходило ничего. Разумеется, в «Белой Мальве» мужчины до утра обсуждали, что бы это значило, но страха не было. Не было его и тогда, когда несколько дней спустя в Белый Мост заявился осанистый господин в сопровождении пяти десятков воинов. Сельчанам велели собраться на площади у иглеция, и приезжий с коронного помоста[67]осчастливил их известием, что отныне Белый Мост, как и вся Фронтера, переходит под руку регента Таяны и господаря Тарски Михая Годоя, каковой будет защищать жителей Белого Моста от всех бед, село же должно исправно платить причитающиеся налоги и поставлять новобранцев в армию Таяны, буде возникнет такая необходимость, а также работников для починки дорог и мостов. Войту Рыгору была вручена большая и очень красивая грамота со множеством печатей и гербов и нагрудный знак, свидетельствующий о том, что он отныне не просто выбранный сельчанами войт, но человек на службе регента. За сим тарскиец уехал, даже не подойдя к накрытому в «Белой Мальве» столу, за которым тут же — не пропадать же добру — собрались сельчане.