с двумя старожилами (как их называют в Израиле, ватиками) – каунасцем Натаном Шпигелем и свердловчанином Володей Оксом.

Первый был гуманитарием, а вот второй был металловедом, окончившим Уральский политехнический институт в Свердловске. Такие «давнюки» были большой редкостью, поскольку алия 1970-х по большей части состояла из двух групп советского населения: молдавских лабазников, бежавших подальше от ОБХСС, и московско-прибалтийских интеллигентов-отказников.

Володя работал в ТААС (концерн оборонной промышленности) и помог профессору чрезвычайно в понимании механики функционирования израильской промышленности и технической политики. Навсегда Игорь запомнил один свой визит в ТААС. Он уже работал в Технионе и имел допуск, когда в Израиль прилетел один его знакомый металлург с Челябинского металлургического завода (ЧМЗ), который специализировался на производстве качественных сталей, в основном для оборонной промышленности. Этот металлург привез с собой толстую пластину стальной брони, обладающей исключительно высокой противоснарядной стойкостью. Он был евреем, намеревался эмигрировать в Израиль и организовать продажи брони местным производителям. В «лихие девяностые» это было теоретически возможным. Игорь попросил Володю проверить эту броню в их лаборатории и оценить ее. После выполнения этой операции профессор посетил лабораторию и имел беседу с некоторыми сотрудниками, 70 процентов которых знали русский. Сотрудники лаборатории показали Игорю результаты испытаний, которые оказались очень хорошими. Окрыленный Игорь заявил, что запрашиваемая ЧМЗ цена будет исключительно низкой и можно идти к начальству и предлагать сделку.

В ответ он услышал дружный смех:

– Это же каким наивным олимом надо быть, чтобы так думать! Мы много лет закупаем танковую броню во Франции. Соответственно, там долго сидят израильские представители, которые получают приличную зарплату, уже завели себе вторые семьи, любовниц, квартиры. Даже если ваша броня будет абсолютно непробиваемой, а ее цена будет равна нулю, никогда в жизни они не откажутся от Франции в вашу пользу! А они, соответственно, влияют на начальство. Так что забудьте.

Сын профессора Ян учился в Челябинске в музыкальном училище по классу саксофона. Поскольку советское музыкальное училище заведомо выше по уровню израильской консерватории, он мог продолжить свое образование только в Иерусалимской академии музыки и танца им. С. Рубина. Дана с Яном отправились туда и оформили Яна на сдачу вступительных экзаменов. Ян успешно сдал экзамены и начал заниматься у известного в Израиле саксофониста Хаима Виллера (тоже изруса). Перед Игорем и Даной сразу встала проблема саксофона. Восточногерманский саксофон, привезенный из России, оценивался тут в сравнении с французскими и американскими инструментами примерно как автомобиль «Трабант»[15] в сравнении с «Мерседесом».

В начале марта профессор приступил к работе в Технионе. Квартира в Иерусалиме была снята на полгода, и было решено снять на год квартиру в Хайфе, невзирая на потерю платы за оставшиеся два месяца аренды иерусалимской квартиры. Хайфские приятели сняли Гольдам квартиру в том же подъезде, где жили сами. Второй приятельской семьей, кроме упомянутых выше челябинских «молдаван», была семья Завадских, глава которой Алексей был коллегой профессора по КВН, а его жена Соня – соученицей Даны по музыкальному училищу и консерватории.

Утром профессор явился на работу, в костюме и галстуке, как он это всегда делал, и направился в деканат. Секретарь, увидев его, тут же принялась поздравлять профессора с днем рождения.

– Почему вы так решили? – удивился Игорь.

– Как почему? – И секретарь говорящим жестом очертила прикид профессора.

Костюмы и рубашки с галстуками на сотрудниках Техниона появятся лет эдак через двадцать, и поэтому на следующий день секретарь исправилась:

– Извините, день рождения у вас сегодня!

Игорь уже не сопротивлялся. Доктор Бутис вручил профессору ключ и отвел его в кабинет на третьем этаже узкой башни, где каждый этаж содержал только три помещения. Кабинет оказался довольно просторной светлой комнатой, в которой стояли письменный стол, книжный шкаф времен британского мандата, а также один стул. На столе стоял телефон, покрытый толстым слоем пыли.

– В Израиле можете звонить без ограничений, а для звонка за границу нужно разрешение Вольфа или мое, – предупредил Бутис.

– А что прикажете сейчас делать?

– Сейчас займитесь допуском – из ШАБАКа сами вам позвонят – и библиотекой. Начальнику библиотеки скажите, что со мной вопрос согласован. Можете купить себе канцтовары, только чек отдайте секретарю и она вернет вам деньги. Что надо будет, приходите, звоните. Вольф за границей, будет через неделю, он и решит, что с вами делать. Я ведь его помощник только по административной части, а сфера моих научных интересов – это сельскохозяйственное оборудование, а отнюдь не бронемашины. Успехов! – с этими словами Бутис покинул кабинет и оставил Игоря одного.

Прежде всего, надо было стереть вековую пыль с мебели и обзавестись хотя бы стаканом. В шкафу профессор нашел большую тряпку, намочил ее в туалете и вытер мебель. После этого он сел на стул и начал изучать вид из большого, во всю стену окна, открывающийся на факультетский двор и мастерскую. Его одиночество длилось недолго.

Первым пришел Юра Эбер, которого профессор немножко знал по Москве – Юра работал в ВНИИстройдормаш и занимался математическим моделированием.

– Слушай, ты первый олим, которому выделили кабинет, уважают! Юра уже работал на «Шапиро» почти год в сфере капельного полива. От него Игорь получил первую информацию о местной ситуации:

– Вольф очень влиятельная фигура на факультете, главное его преимущество – это способности выколачивать деньги для своих исследований в Израиле и за границей. В Израиле у него тесные связи с армейским начальством, а так как тут армия – это священная корова, то, сам понимаешь, часть этой «коровистости» передается на Вольфа. Поэтому Вольф является на факультете «ударником сионистского труда», и декан ставит его всем в пример. Соответственно, Вольфа на факультете почти все другие профессора и доктора не любят – слишком высовывается. А это в Израиле один из главных грехов. Учти, что сия нелюбовь распространяется на сотрудников Вольфа, а стало быть, ты можешь с этим столкнуться. Бди!

За Эбером пришел еще один Юрий – Горин, с которым профессор ранее не был знаком. Однако он оказался двойным земляком: он был днепропетровцем, а после окончания Днепропетровского металлургического института был направлен в Челябинск, где прожил десять лет, работая сначала на трубном заводе, а затем в трубном НИИ.

Профессор забеспокоился:

– Посадить тебя негде!

– Не волнуйся, стул я сейчас принесу от твоих соседей-химиков.

– Юра, ну а ты что тут делаешь? Неужели в Технионе занимаются исследованиями труб?

– Да, занимаются, только не стальными, я работаю над пластмассовыми трубами для полива. А вообще-то, представь себе, тут есть в районе Хайфы трубный завод, и на нем старшим мастером работает твой знакомый из Челябинска Леша