Министры не позволяли себе осуждать его отца, кронпринца. Он был единственным членом королевской семьи, преклонившим колени перед генералом Ксаны, а потом передал победителям печать Римы. После этого его сослали на берег залива Затин, где он стал рыбаком и вырастил своего сына как самого обычного человека, которого в жизни волнует только хороший улов и верная женщина в постели.

Но Джидзу видел, что кланявшиеся ему министры жалели, хотя, возможно, сами не до конца отдавали себе в этом отчета, что его отец не погиб вместе с остальными членами своей семьи, позволив солдатам его убить, вместо того чтобы сдаться захватчикам из Ксаны. В их глазах его отец не был спокойным, задумчивым человеком, каким Джидзу знал его всю свою жизнь, человеком, который любил жарить устриц на горячих камнях, пил только чай из одуванчиков с кусочком дробленого каменного сахара и ни разу ни на кого не повысил голос.

«В жизни, которая тебе принадлежит, гораздо больше радости, – говорил отец Джидзу, – чем в той, где объясняют, что ты должен сказать и как себя вести. Постарайся не стать жертвой амбиций».

Отец Джидзу неохотно рассказывал о своей прошлой жизни во дворце в На-Тионе, и так продолжалось до самой его смерти, а умер он, уколовшись ядовитой колючкой морского ежа, но перед этим долго болел.

В глазах министров его отец представлял собой лишь символ унижения Римы. Джидзу очень хотелось им сказать, что его отец был хорошим человеком, который решил, что крови пролито слишком много, а быть королем не так важно, как остаться в живых, просыпаться каждое утро и видеть солнце, пляшущее на волнах, и диранов, выпрыгивающих из воды у носа рыбачьей лодки. Джидзу хотел защитить честь отца и больше не видеть презрения на лицах министров, но ничего не сказал, лишь молча выслушал высокомерные слова деда, последнего короля Римы, бросившего вызов завоевателям из Ксаны: «Даже когда умрет последний гражданин Римы, мы станем духами и будем продолжать сражаться с вами. Мы с вами еще встретимся. Я буду ждать вас по ту сторону».

Их рассказы напоминали Джидзу историю о семье из сказочной страны или пьесы театра теней.

Он делал все, что говорили ему министры, и, поскольку ничего не знал о королевских ритуалах, добровольно превратился в их марионетку, исполнял приказы и повторял то, что ему велели, как будто распоряжения отдавал он, а не они.

Однако он не был глуп и понимал, что король Шилуэ помог ему вернуть трон не по доброте душевной. Рима была буфером между центральными имперскими владениями в Гэфике и самой Фачей, от которой зависела. В случае если новым королевствам Тиро удастся сбросить гнет империи, начнется борьба за господство, и король Шилуэ получит преимущество благодаря тому, что сможет управлять делами в На-Тионе, дергая Джидзу за невидимые веревочки. У него появились сомнения в том, что его министры действительно его министры, а не выполняют приказы из Фачи. Ответа на этот вопрос у Джидзу не было.

Он представил гигантские ножницы, которые перерезают веревочки и дают ему свободу. Но кто мог взять такие ножницы в руки? Только не он.

Джидзу просил Фитовео указать ему верный путь, но статуя бога в храме молча смотрела на него, не подавая никаких знаков, что его услышали. Джидзу остался один.

Ему совсем не нравилась новая жизнь, но он чувствовал, что обязан ее принять. Ему отчаянно хотелось вернуться в рыбачью деревню, где он собирал устриц и любил дочь рыбака, но королевская кровь, которая текла в его жилах, делала подобные мечты невозможными.

Три тысячи имперских солдат прошли через леса Римы точно призраки. Командиры Римы, охваченные страхом или получившие взятки от шпионов Ксаны, отмахивались от докладов разведчиков и отказывались покинуть крепости с дубовыми стенами, чтобы сразиться с захватчиками. Некоторые солдаты, закаленные мечники Римы, поверившие в то, что навсегда освободились от жестокого правления императора, были возмущены предательством и трусостью своих командиров и сами вступили в схватку, но их быстро разбила имперская армия.

Через неделю, туманным холодным утром, имперская армия вышла из леса на открытое пространство вокруг На-Тиона и взяла столицу в осаду. У солдат, защищавших город, довольно быстро иссяк жалкий запас стрел, и министры Джидзу приказали разобрать дома простых горожан, чтобы использовать черепицу, балки и куски строительных материалов в качестве снарядов, которые сбрасывали на головы солдат Ксаны, пытавшихся забраться на стены по лестницам. Жители На-Тиона, чьи дома были разрушены, спали на улицах, замерзая на холодном ночном воздухе ранней весны.

В Фачу отправили почтовых голубей с просьбой о помощи, но они не вернулись: возможно, их убили натренированные соколы, которых командиры-изменники предоставили генералу Намену, или король Шилуэ решил, что молодая армия Фачи не выстоит против закаленных ветеранов и его люди только зря погибнут. Как бы то ни было, Рима так и не дождалась помощи.

Министры умоляли короля подумать о сдаче города и принять неминуемое поражение.

– Мне показалось, что вы не одобряете решение моего отца.

Ответить на это министрам было нечего, но некоторые из них тайно выбрались из города и направились в лагерь армии Ксаны. Их головы прислали в На-Тион в коробках из сандалового дерева.

Лучники генерала Намена с помощью стрел отправили через городскую стену письма, в которых говорилось, что Ксана не собирается принимать капитуляцию На-Тиона. Они намерены преподать другим восставшим королевствам Тиро урок, чтобы те усвоили, что империя не потерпит мятежа. Предатели должны заплатить за неповиновение. Все мужчины в На-Тионе будут убиты, а женщины проданы в рабство.

Потеряв надежду на помощь Фачи и великодушие Ксаны, министры впали в отчаяние. Теперь они хотели, чтобы король приказал горожанам сражаться с врагом до последней капли крови. Возможно, если они окажут серьезное сопротивление, им удастся убедить Намена изменить свое решение, но генерал прекратил атаки на город, вместо этого приказав своим солдатам построить на реке дамбу, чтобы голод, жажда и болезни сделали за него всю работу.

– У нас заканчивается вода и еда, нужно придумать способ спасти людей, – сказал король Джидзу и провел языком по потрескавшимся губам. В соответствии с его приказом дворец и вся администрация города получали такой же рацион, как и все остальные горожане.

– Ваше величество, – объявил один из министров, – вы символ воли жителей Римы, поэтому они должны быть счастливы умереть за вас: гибель тел, окутанная славой, возвысит души.

– Возможно, следует приказать некоторым горожанам совершить самоубийство, чтобы продемонстрировать верность Риме, – предложил другой министр. – Кроме всего прочего, это позволит нам сэкономить воду и продовольствие.

– Может, нам следует создать отряды из женщин и детей, чтобы попытались прорвать блокаду, – выступил третий министр. – Откроем ворота и направим их на имперские войска. Не станут же солдаты их хладнокровно убивать. Если и нам переодеться в женское платье и смешаться с ними, то, возможно, и сумеем спастись, ну а если все-таки начнут стрелять, мы отступим и придумаем другой план.