В голосе его звучала неприкрытая злоба. Видимо, с дамами ему не везло. Он был далеко не дурак, но, говоря о женщинах, терял осторожность.

– Вы пытались завязать отношения с женой Григорьева, – долбил в одну точку Шибаев, не представляя отчетливо, куда его несет. – Вы продолжаете звонить ей по ночам!

Логики в том, что он говорил, не было никакой: или Воробьев домогался Ирины – или был ее любовником и сообщником – одно из двух, или – или, но ничего лучшего Шибаев не мог придумать. Воробьев казался ему жуком, в которого он, Шибаев, тыкал палочкой, а жук возмущенно шевелил лапками и усами. Ему хотелось разозлить банкира, и, похоже, он своего добился.

– Ну, пытался… – неожиданно уступил Воробьев. Он словно угас, даже перестал тарабанить пальцами по столу. Взял себя в руки, видимо. – Ну и что?

– Но она не пошла вам навстречу…

– Вы так думаете? – Он хмыкнул иронически. – Да и какое вам дело?

– А в полиции знают, что вы домогались жены вашего партнера? Что вы не давали ей прохода? Только одно это могло послужить мотивом для убийства – обладание любимой женщиной. И банк в придачу!

– При чем здесь полиция?

– Зачем вы звоните ей по ночам?

– Идите к черту! – заорал вдруг Воробьев. – Никому я не звоню! С меня достаточно ваших инсинуаций!

Он вскочил и понесся к выходу. Шибаев задумчиво смотрел ему вслед. Воробьев согласился на встречу с ним не потому, что испугался, испуга в нем Александр не заметил. Злобу – да, но не испуг. И вины не почувствовал – или Воробьев искусно притворялся. Напоминание об Ирине вывело его из себя, а упоминание о возможном мотиве вообще разъярило. Говорит ли это о его вине? Он хитер, гибок, злопамятен. Действительно, иезуит. Но убийца ли?

И о ночных звонках ему, похоже, ничего не известно…

* * *

– Ши-Бон! – закричал в трубу Алик Дрючин. – Тебя искал Коля Астахов. Он был здесь, в офисе. Я сказал, что не знаю, где ты, и спросил, по какому делу.

– И что он ответил?

– Поговорить, сказал, надо. Напускал туману, шарил глазами. Спрашивал, давно ли ты занимаешься частным извозом, что мне известно о твоих клиентах.

– А ты что?

– А я спросил, это что, допрос? Тогда, пожалуйста, вызывайте повесткой, чин-чинарем, с соблюдением формальностей.

– Он не называл имени Григорьева?

– Нет. Ши-Бон, послушай…

– Я все знаю, Алик. Мне нужно еще пару дней. Не звони мне, я сам тебе позвоню. Я пока поживу у твоей подруги.

– Он просил передать, чтобы ты связался с ним, оставил номер. Даже не скрывал, что доволен, ухмылялся. Согласился выпить кофе и рассказывал о своей собаке Кларе, какая она умная и порядочная. Торчал полтора часа. Надеялся, что ты появишься. Ты думаешь, они что-нибудь знают?

– Думаю, знают. Астахов просто так в гости не приходит, сам понимаешь. Хотя вы и дружите.

– Мы не дружим! – вскрикнул адвокат. – Откуда они могут знать?

– Нашли квитанцию, а потом… я отослал ему отчет, помнишь, с фотографиями? Фальшивому Григорьеву…

– А как это к ним попало?

– Алик, не смеши меня. Так же как убийца попал в дом настоящего Григорьева. Ирина говорила, что они изъяли документы мужа, вот в документах, скорее всего, и нашли.

– Ты с ней…

– Да, я видел ее.

– Она знает, где ты сейчас? Про эту квартиру?

– Я сказал.

– А ты не думаешь, что она тебя…

– Заложит? Нет. Я ей нужен на свободе.

– Мне ты тоже нужен на свободе. Что собираешься делать? Смотри, Ши-Бон…

– Не беспокойся, Эл, это укорачивает жизнь, – сказал хрипло Шибаев, подражая детективу из кино. – Я запасусь лишним револьвером, а то и двумя. Все будет о`кей! Пожелай мне удачи, приятель!

– Иди к черту! – вполне искренне пожелал адвокат.

* * *

…Малыш как проклятый звонил целый день, но ему ни разу не ответили. Ему было не по себе. Они не виделись четыре долгих дня. Малышу так много хотелось рассказать… Он набирал знакомый номер снова и снова, нервничая и путая цифры. Злился, мерил комнату шагами, грыз ногти. Один раз, не в силах совладать с растущим бешенством, влепил кулаком в стенку, разбил костяшки пальцев. Вскрикнул и стал зализывать ранки, чувствуя сладкий и соленый вкус собственной крови.

С наступлением сумерек он вдруг почувствовал ужас. Ему казалось, что темное и мохнатое нечто шевелится в углах. Он сидел на диване, подобрав под себя ноги, обхватив себя руками, пытаясь сдержать бившую его дрожь. Ныли разбитые пальцы. Что-то случилось, думал он, томимый дурными предчувствиями. Не иначе. Что-то случилось…

Ему было плохо. Ему казалось, за его спиной что-то происходит, прямо сейчас, в этот самый миг. Он резко поворачивал голову – там было пусто, только мягкая серость сгущалась по углам. Потом вдруг из темноты выплыли головы – одна, другая, третья… Они плясали в пространстве, пялились на него слепыми глазами, улыбались страшными кровавыми ртами, показывали синие распухшие языки. Он чувствовал их дыхание – оно касалось его волос, поднимая их дыбом. Они шевелили губами, пытаясь сказать что-то, но только хрипение вырывалось из сломанных гортаней. Подлые, они и сейчас не хотели оставить его в покое! Они рассматривали его выпученными белыми бельмами и улыбались! Они издевались над ним!

Когда он был уже на грани истерики, там наконец взяли трубку. Он закричал:

– Где ты был? Что случилось? Я чуть с ума не сошел!

Тот ответил устало и равнодушно:

– Извини, Малыш. Ничего не случилось. Я был занят. Что у тебя?

– Я звоню тебе целый день! Я уже не знал, что думать! Мне страшно! Где ты был?

– Я был занят, – повторил тот с нажимом.

– Нам нужно увидеться! Сейчас же, сию минуту! – Он изо всех сил сдерживался, чтобы не разрыдаться.

– Хорошо, хорошо, увидимся. Но не сегодня. Я устал.

– Сегодня! Сейчас! У меня есть… кое-что! Ты же сам просил…

– Ладно, – сдался тот. – Давай через час у тебя.

– Я жду! – закричал Малыш обрадованно. – Жду!

От недавних неуверенности и страха не осталось и следа. Он сейчас придет! Они вместе, Господи, какой же он все-таки дурак, вообразил себе… Ничего не изменилось, они по-прежнему вместе. И его жертвы не напрасны.

Малыш заметался по комнате, доставая из серванта рюмки и тарелки, зажигая свечи в серебряных шандалах, расстилая льняные салфетки. Время от времени он останавливался, прикладывая руку к бурно бьющемуся сердцу, пережидал.

– Ты – смысл всей моей жизни! – говорил он, возбуждаясь и пьянея от своих слов. – Я люблю тебя! Я люблю тебя, люблю тебя, люблю! Мы всегда будем вместе! Вечно! Что бы ни случилось!