органическом слое на селения, Плеве был чиновник по происхождению, чиновник-юрист по образованию, чиновник по всем своим взглядам, чиновник несомненно высшего полета, превосходно знающий не только бюрократическую, но и административную технику, но все же только чиновник. Он искренне был убежден, что главным, если не единственным, средством вывести Россию на торную дорогу своего дальнейшего развития было приспособление правительственного, по преимуществу административного, аппарата к быстрому и дельному разрешению множества безнадежно застрявших в правительственных учреждениях мелких и крупных административных реформ. Мешало Плеве проникнуться иными взглядами, едва ли не больше всего остального, его малое знакомство или, вернее, совершенное незнакомство со сложными экономическими проблемами современности. Плеве принадлежал к той плеяде русских государственных деятелей, которые и по образованию, и по самому строю всего народного хозяйства той эпохи, к которой они принадлежали, не постигали того значения, которое приобрели в России в последнюю четверть XIX в. вопросы народного хозяйства. До этого времени в России несомненно господствовало натуральное хозяйство; преобладающее большинство отдельных хозяйств представляло самодовлеющие единицы, почти вовсе не втянутые в общий экономический оборот страны. В ту пору почти вся государственная экономика сводилась к стремлению сбалансировать государственный бюджет доходов и расходов. Ввиду этого государственное, более или менее механическое, хозяйство привлекало преимущественное внимание, народное же почти совершенно ускользало не только от воздействия, но даже из поля зрения государственной власти. Значение его признавалось, лишь поскольку оно было необходимо для пополнения денежными средствами касс государственного казначейства, а не само по себе.

Администраторы того времени лишь смутно сознавали происшедшую коренную перемену во всем социальном строении государства, и в них еще вовсе не проникло понимание, что при новых экономических условиях, когда весь народный организм составляет одно сложное хозяйственное целое, отдельные части которого находятся в тесной зависимости друг от друга, административные мероприятия лишь скользят по поверхности народной жизни и не в состоянии оказать на нее существенного влияния. Появись Плеве у власти лет на тридцать раньше, в первой половине 70-х годов, т. е. до Турецкой кампании 1877–1878 гг., которую надо признать за грань между старым натуральным укладом хозяйственной жизни России и новым, основанным на денежном обороте, он, несомненно, принес бы значительную пользу государству в смысле лучшего устроения всей его механической надстройки, отрицать значение которой, разумеется, нельзя. Иное положение было в начале XX в. В эту пору никакие административные реформы одни и сами по себе не могли разрешить переживаемого Россией кризиса. Разнородные общественные силы, вовлеченные в общий хозяйственный оборот, настоятельно требовали прежде всего упразднения всяких сословных перегородок, по крайней мере в отношении подчинения всех слоев населения одному общему гражданскому кодексу, этому могучему регулятору хозяйственных взаимоотношений и широкой экономической свободы. Но эта простая истина еще далеко не получила всеобщего признания, а администраторам старой школы, не сведущим в экономических проблемах, была совершенно чужда. Основой государства они продолжали считать правительственный механизм и лишь к его усовершенствованию прилагали свои усилия.

Обстоятельство это приводило к тому, что сам Плеве отнюдь не сознавал своей пропитанности бюрократизмом. Наоборот, он очень охотно острил над «чиновниками», но в его представлении наименование это относилось к людям, либо вовсе ничего не делающим, либо относящимся к делу формально, без живого интереса к нему. Ко всякому увеличению личного состава правительственных учреждений Плеве относился ввиду этого крайне отрицательно, зная по опыту, что в каждом учреждении работа на деле исполняется лишь небольшою частью служащих в нем, остальные же ограничиваются «присутствованием».

В этом стремлении сократить неизбежное, по мере увеличения числа населения и предъявляемых им запросов, образование новых должностей Плеве, вероятно, тоже усматривал отсутствие у себя чиновничьих свойств и особенностей, и действительно в нем не сразу можно было усмотреть его глубокий бюрократизм. Мешали этому и присущий ему едкий юмор, и даже столь часто блуждавшая на его губах ироническая улыбка — отражение внутреннего скептицизма и разочарованности в людях. Но скептицизм и даже посмеивание над самим собою — давняя принадлежность русского образованного человека вообще, а русского бюрократа — в особенности.

Вступая в управление Министерством внутренних дел, Плеве, по-видимому, поставил себе три основные задачи: во-первых, наладить деятельность департамента полиции, прежде всего в целях прекращения принявших хронический и массовый характер террористических актов; во-вторых, перестроить административный аппарат как в центре, так и на местах, приспособляя его к изменившимся условиям жизни, и, главное, органически связать их с деятельностью земских и городских общественных учреждений и, в-третьих, провести реформу крестьянского законодательства. Как известно, ни одна из этих трех целей им достигнута не была, причем взгляды его на основные черты, которыми должны были отличаться заду манные преобразования, с течением времени в некоторых частях подверглись существенному изменению.

В отношении «борьбы с крамолою» Плеве изменил свой взгляд в первый же месяц управления министерством. Первоначально он действовал под убеждением, что неуспешность этой борьбы происходит исключительно вследствие плохой постановки полицейского сыска и надзора. Именно это он высказал при посещении, в первые же дни по назначении министром, департамента полиции. Ознакомившись с внешней постановкой досконально известного ему по прежнему заведованию этим департаментом полицейского надзора, он, не обинуясь, заявил, что департамент, очевидно, приложил немалые усилия, чтобы испортить ту постановку этого дела, которую он ему некогда дал. Кроме того, Плеве обратил внимание на огромное число арестуемых и поднадзорных и высказал определенное мнение, что государственная безопасность требует изъятия из обращения не множества лиц с революционными взглядами, а лишь ограниченного руководящего революционным движением круга их. В результате этого посещения последовало почти немедленное смещение директора этого департамента — Зволянского.

Столь же определенно отнесся Плеве к деятельности начальника охранного отделения канцелярии московского обер-полицмейстера Зубатова, уже успевшего применить свою систему в Москве при явной и сильной поддержке главной местной власти. Проезжая через Москву в мае 1902 г. в Харьков и Полтаву, где в конце марта произошли первые крупные аграрные беспорядки, он начал с того, что заявил обер-полицмейстеру Москвы Д.Ф.Трепову свое неодобрение деятельности подчиненной Трепову московской охранной полиции.

Чем же объяснить, что взгляды Плеве по этому предмету почти тотчас круто переменились?

Думается, что главная причина этого изменения состояла в том, что до вступления в управление министерством Плеве не отдавал себе вполне отчета о тех глубоких изменениях, которые произошли в социальном организме страны за последнее десятилетие, т. е. со времени оставления им службы в Министерстве внутренних дел. Когда в начале 80-х годов Плеве удалось разгромить революционную организацию партии «Народной воли», в России не существовало никакого социального движения, а были лишь попытки численно весьма небольшой группы лиц насадить это движение. Иное положение получилось к началу нынешнего