– Он больше не любит меня, Эммелина. Я знаю это наверняка.

– Ну да, у него свои заботы, его власть кто-то оспаривает. Никогда молодому королю не приходилось так бороться за свою власть. Это тяжелая ноша, потому-то вы и отошли для него на второй план.

– Он больше не хочет быть рядом со мной, а раньше…

– Ну да, раньше было все по-другому. Молитесь Богу, он может вернуть вам вашего мужа, моя милая, и да услышит вас Господь. Как он сможет отказать в этом той, которая столь добра и благочестива! Все бедняки Парижа воссылают хвалу вам громкими голосами и благодарят Господа за то, что у них такая королева!

– Я делаю слишком мало. Но завтра утром мы опять пойдем в больницу. Приготовь деньги, подарки… я хочу быть там хотя бы для тех, кто действительно во мне нуждается.

Эммелина пробормотала нечто невразумительное и заставила ее опять лечь и села на край кровати.

– Все образуется, мадам, а теперь надо спать. Я не двинусь с этого места до тех пор, пока вы не заснете.

Вопреки всем оптимистическим предсказаниям Эммелины дни проходили, не принося с собой никакого улучшения. Напротив, Филипп все больше и больше пренебрегал ею, не говорил ей ни слова и редко принимал участие в общей трапезе. Молодая женщина замечала, что и лица придворных становятся все более и более отчужденными при встречах с ней. Ей оказывали должное уважение, но по возможности избегали этого столь открыто, что у Рене кровь вскипала в жилах. Если бы она не препятствовала ему, он давно бы свернул многим шею, да и меч бы его не бездействовал. Но Изабелла успокаивала его всей силой своего авторитета и нежной женственности.

Кроме ее приближенных женщин, которые восхищались ею, кроме Рене и трубадура Хелимонта ни один человек не навещал ее. Королева-мать принимала теперь все почести и похвалы от тех, кто хотел выдать замуж свою дочь или снискать расположение короля. А таких было достаточно. Почти все дамы при дворе были влюблены в Филиппа и обдумывали, как его пленить.

Тем не менее Изабелла все еще надеялась и продолжала молиться, пока однажды ей не пришлось убедиться, что все потеряно.

Никогда она не забудет то утро марта 1184 года, когда Адель де Шампань посетила ее покои. Стояла ужасная погода. Уже три дня непрерывно шел дождь, и река выходила из берегов. Ранним утром ветер сокрушил строительные леса на соборе Нотр-Дам, и трое плотников погибли. В бедных кварталах уже появились случаи заболевания чумой. У Изабеллы было тяжело на сердце. Адель, красивая и самоуверенная, как всегда, вошла в покои, как в завоеванную страну. На приветствие молодой женщины она едва ответила кивком головы и приступила сразу же к делу:

– Дитя мое, – сказала она, – вы должны приказать своим женщинам собираться. Завтра мы едем в Санлис.

– Мы, мадам?

В голосе Адель было столько торжествующей радости, что Изабеллу пробрала дрожь и она говорила почти шепотом.

– Король, весь двор, и вы, дочь моя. Король решил отправиться туда, дабы принять некоторые важные решения. Совершенно необходимо, чтобы все мы были там… вы в особенности.

– Почему особенно я? Мадам, умоляю вас, скажите мне, что это решение не касается меня… что я там нужна не для того…

– А почему это не должно вас касаться? Не полагаете ли вы, что эта неопределенная ситуация будет длиться вечно? Филипп – король, дитя мое, прежде всего король, вы, кажется, забыли об этом.

Побледнев, Изабелла вцепилась в шелковую ткань, которой были обтянуты стены. Слезы потекли по ее лицу. Моля о снисхождении, она протянула дрожащие руки к Адель.

– Но я люблю его, мадам! Вы не знаете, как сильно я его люблю! Если он покинет меня, я не смогу более жить! Скажите мне, что он не отвергает, не прогоняет меня. Я заклинаю вас, я умоляю вас на коленях…

Ошеломленная горем, она опустилась на колени на каменные плиты пола. Но Адель не взглянула на воздетые в мольбе руки. Она холодно улыбнулась.

– Пожалуйста, не будьте ребенком. Вы пока еще королева, черт подери! Королева должна уметь владеть собой. Всеми своими тревогами вы можете поделиться с Господом Богом, который вас и утешит. И будьте завтра утром готовы к путешествию…

Она вышла, не обращая внимания на стоны несчастной Изабеллы. Королева упала без сознания на холодные камни пола.

В закрытых носилках ее вместе с Эммелиной и Вильгельминой доставили в Санлис. За время путешествия женщины не произнесли ни слова.

Теперь она знала, что в этот окруженный лесами город, который был так похож на то место, где начиналось ее счастье, сходится множество прелатов и высших чинов власти, дабы объявить о расторжении брака. Она знала также, что надежды у нее нет никакой…

Филипп выехал задолго до нее, чтобы показать, что он не желает с ней встречаться. Он был уже там и созвал своих советников для переговоров, и, что особенно задело и огорчило молодую женщину, ему не хватило мужества сообщить ей лично о своем решении. Он задумал нанести удар через королеву-мать, ибо знал, как она ненавидит свою невестку. Маленькой королеве было известно, что теперь она увидит своего мужа только в тот день, когда покинет Францию, то есть в день расторжения брака.

Несмотря на поддержку окружавших ее женщин, Изабелла чувствовала себя очень одинокой. У нее мелькнула мысль, не поможет ли ей отец, Бодуэн из Хеннегау, но он находился при дворе своих родственников и друзей, графов из Фландрии, вел там беззаботную жизнь, и его не беспокоила судьба дочери. К тому же его отряды регулярно грабили северную границу королевства, и зять был сильно на него зол.

Ей ничего не оставалось, кроме монастыря, куда она и намеревалась отправиться, когда всему придет конец, что должно было случиться очень скоро. Это стало ясно, когда она узнала, что к ее прибытию в королевском замке ничего не приготовлено, и она должна жить до объявления приговора в соседнем монастыре.

Пока Изабелла добиралась до Санлиса, Филипп находился там в своем замке и боролся с самим собой. Ему было мучительно чувствовать, что всему приходит конец и Изабелла должна покинуть его. Ему предстояло стать палачом нежной, прелестной пятнадцатилетней девушки, которая восхищалась им и шептала ему слова любви. Сотни раз он порывался отменить свое решение.

Он видел, как день ото дня ее детское лицо мрачнело, а глаза становились печальными. Он притворялся холодным, но все же не мог равнодушно смотреть на отчаяние маленькой королевы. Злорадство своей матери и дяди он принимал очень близко к сердцу, и больше всего ему хотелось бросить их в темницу. Ему была очевидна низость и подлость тех, кто отрекся от королевы только потому, что от нее отрекся он. Он ненавидел эти существа точно так же, как ненавидел самого себя. Но все же он ничего не предпринимал, чтобы изменить сложившуюся ситуацию. Королевству нужен был наследник…

Когда в день принятия решения Эммелина распахнула занавески и склонилась над постелью Изабеллы, та лежала спокойно, с широко открытыми, сухими глазами и скрещенными на груди руками.