Прибегают два негритенка, мы обнимаем их по очереди и плачем еще минуты три. Потом долго сморкаемся, смущенно тычемся в разные углы, потом вдруг один из мальчиков, дергая Лумумбу за руку, начинает что-то говорить, он говорит: “Зоопарк! Тигры! Зоопарк! Тигры!” — и Лумумба опять плачет, теперь — от радости, что негритенок заговорил.

Вечером в тот же день я позвонила Урсе.

— Зарыли? — спросил он.

— Да. Блокнот теперь хорошо закопан, глубоко и надежно. Мне нужен телефон и адрес психиатра Киры Ланского.

— Я тоже зря время не терял, — многозначительно заметил он. — Я выяснил много интересного о вас с Ланским и лишился еще пяти килограммов. Согласны встретиться со мной сейчас на Кропоткинской?

— Зачем?

— Хочу посмотреть в ваши коварные, злые, змеиные глаза.

— Да ладно, не заводитесь. Это была небольшая доза, глубокий сон пошел вам только на пользу.

— На Кропоткинской работает Ланский — у него сегодня вечером прием, но пока я не посмотрю в ваши коварные, злые, змеиные, беспощадные, холодные…

— Уже еду!

Мы встретились в переходе. Я дважды прошла мимо Кохана, пока он не тронул меня за руку. Я с удивлением оглядела постройневшего Урсу с горящими жаждой мести глазами.

— Отлично выглядите! Уже перешли на молодежный стиль одежды, поздравляю.

— Кто пойдет к нему лечиться? — проигнорировал комплимент Кохан. — Меня он знает, мы виделись с ним лет восемь назад.

— А меня он не должен видеть вообще. Понимаете, Урса, как бы это объяснить…

— Вы были его любовницей с девяносто пятого по девяносто седьмой год, сожительствовали гражданским браком, жили тут неподалеку — он снимал квартиру. Назвать адрес или помните?

Я весело оглядела его покрасневшее лицо и свирепые глаза навыкат:

— Я только хотела сказать, что…

— Это вы вышли на него или он узнал о вас от Богдана Халея? — опять перебил меня Урса.

— Я. Я вышла на него в коридоре института; мы шли навстречу друг другу в длинном пустом пространстве — почему-то в тот час коридор оказался совершенно пустым, стояла полнейшая тишина, только наши шаги стучали по деревянному полу, сначала — вразнобой, а потом — мы стали идти синхронно, понимаете? Как будто идет один человек — тум-тум, тум-тум…

— Не надо таких подробностей, — скривился Урса. — Я хотел узнать, кто проявил инициативу?

— Ноги! Они пошли в ритме одинаково стучащих сердец.

— Бросьте! Вы узнали, что Ланский наблюдал Халея в девяносто третьем, и хотели выяснить что-нибудь о пропавшем ожерелье, так ведь?

— Разве что на подсознании — там, глубоко-глубоко! — тычу указательным пальцем в лоб. — И тогда, по вашей теории, Ланский тоже, как вы выражаетесь, вышел на меня из-за сокровища, и мы три года занимались разнузданным сексом, пока Урса Венедиктович Кохан решал, куда спрятать найденные в квартире Халея бриллианты. Жадность и долг боролись в нем, и от такого нервного насилия над самим собой он стал есть все подряд, пока не раздулся, как бегемот!

— Вы заметили, что психиатры с удовольствием занимаются преувеличениями? — совсем не обиделся Урса. — Что, к примеру, вы имели в виду под разнузданным сексом? Я видел ваш блокнот: первое имя в нем — Кира, там даже и дата стоит и какие-то цифры — подозреваю, что это размеры некоторых органов. Потом до таких подробностей вы не опускались. Получается, что Кира Ланский в свои двадцать семь лет был девственником, и разнузданности его могли обучить только вы.

— Неправильная гипотеза.

— А как вы узнали, что я ожирел именно в девяносто пятом?

— Я не знала — я предположила и угадала. У меня предложение. Давайте посмотрим на Ланского издалека.

— Боитесь встречи с бывшим любовником?

— Если вы мне разрешите договорить, я скажу, чего боюсь. Я боюсь, что этот человек окажется моим бывшим любовником.

Урса выждал немного и только потом спросил:

— А почему вы боитесь?

— Потому что у меня дома лежит свидетельство о смерти Киры Ланского.

— Во-о-от как… — Он задумался. — И что, похоронили, как полагается, с рыданиями, венками?

— Я его не хоронила. Мы к тому времени уже больше года как расстались с обещанием не тревожить друг друга лет десять как минимум. Он защитился и уехал в Новгород.

— Десять лет, значит… А сколько прошло?

— Пять.

— Понятно… А не мог ваш любовник опасаться некоторых провокаций с вашей стороны и потому умереть документально на всякий случай, чтобы вы его не тревожили?

— Хватит болтать! — не сдержалась я от крика. — Идите и посмотрите, тот ли это Кира Ланский, который вам показывал медицинскую карту Богдана Халея после его смерти!

— А вы…

— А я подожду в машине. И не анализируйте, прошу вас, не анализируйте!..

Урса ушел. Я сидела в машине, рисуя пальцем вензеля на запотевшем окне. Я увидела, как Кохан вышел из массивной двери здания неподалеку, молодцевато пробежался, перепрыгивая через лужи.

Когда он сел рядом, запахло растаявшим снегом и аптекой.

— Это он, — кивнул Урса. — Это тот человек, который наблюдал в девяносто третьем году Богдана Халея. Войдете в четвертый подъезд, в холле скажете охраннику, что пришли на прием к доктору Ланскому. Третий этаж, офис 401. Кстати! У вас есть оружие?

Я вышла из машины и зло хлопнула дверцей.

Чем быстрее я дойду до этого офиса 401, тем быстрее все кончится. Допустим, это он. Ну и что? Пошутил. Хотя, конечно, могилку на кладбище на окраине Новгорода шуткой назвать язык не поворачивается. Фотография, имя, даты — все было его, я трогала буквы в черном камне, чтобы и пальцы тоже запомнили вырезанное для меня клеймо одиночество.

Через пять минут я уже была в машине.

Села и стала ждать, пока сердце перестанет искать выхода наружу.

— И что? — не выдержал Урса.

— Это не он! — Я победно посмотрела на Урсу и радостно стукнула его по плечу. — Это не он, понимаете?! Не он! Не он!

— Перестаньте драться. Это психиатр, который наблюдал в девяносто третьем…

— Плевать мне на ваши воспоминания. Это не мой любовник, это не мой первый мужчина, это не моя несбыточная грусть, хотя имеет тот же рост, что и Кира, и телосложением схож. Вы могли ошибиться!

— Тогда нам остается одно, — кивнул Урса. — Мне — работа, а вам — развлечение.

— В каком смысле — развлечение?