Преобладающим цветом становится грязно-глинистый; впрочем, он не выглядит угрюмо. Вы замечаете прежде всего прохладу, а не окружающую свинцовую мглу. Чувствуете прилив свежих сил. Одежду больше не пропитывает непросыхающий пот, и колени не подгибаются от зноя. Воздух перестает быть удушливой, густой средой, сквозь которую приходится буквально протискиваться.

Муссон – от арабского слова маусим, означающего «время года», – одна из «величайших погодных систем», порождаемых и вращением планеты, и климатическими условиями. Обширная суша на северных берегах Индийского океана, близ Тропика Рака, прогревается летом до поразительно высоких температур. У земной поверхности образуется зона низкого атмосферного давления, и более прохладные воздушные массы начинают притекать со стороны моря. Когда этот прохладный и влажный морской воздух встречается с горячим и сухим воздухом Азиатского континента, морской воздух вихрится восходящими токами, образуя дождевые тучи[41]. В муссоне есть нечто математически точное: два разветвленных воздушных потока достигают мыса Коморин и Бангладеш примерно 1 июня, Гоа и Калькутты пятью днями позже, Мумбая и Бихара спустя еще ровно пять дней; к середине июня муссон является в Дели, а примерно 1 июля – в Карачи. Именно эта надежность муссона так изумляет нас, именно от нее зависят местное сельское хозяйство и вся экономика. Добрый муссон означает процветание, потому любой сдвиг в устоявшихся погодных условиях, вызванный вероятными климатическими переменами, способен принести приморским странам великие бедствия. Согласно статистическим данным, всемирное потепление приводит к непредсказуемым отклонениям от вековой точности, с которой дует муссон [2].

Юго-западный муссон долетел до Бангладеш, когда я находился в небольшой лодчонке, плывшей над селением, уже очутившимся под водой. Вместо селения возник речной рукав шириной примерно в полтора километра: затопленные хижины стояли в огромном овраге, образовавшемся благодаря многолетнему выветриванию почвы. Материковый берег отделялся этим рукавом от чара – илистого острова, намытого в устье реки тем же течением, что в один прекрасный день и размоет его легко и бесследно. Угольно-черные тучи надвигались от Бенгальского залива, словно исполинские воздушные башни. Прогнившую деревянную лодчонку начали колотить и шлепать разгулявшиеся волны. Много дней подряд царила густая влажная жара, и теперь холодные дождевые капли секли нас, точно падающие из поднебесья гвозди. Лодочник, мой переводчик и я сам добрались до чара, прежде чем речная вода, тяжкая от взбаламученного ила, захлестнула утлое суденышко полностью. Мы пустили в ход черпаки – и досадно было тратить столько усилий не дабы что-то приобрести, но дабы от чего-то избавиться.

Несколько дней спустя, желая поглядеть на вереницу прорванных плотин, все дальше и дальше уходившую в глубь страны и повлекшую за собой эвакуацию дюжины деревень, я оседлал мотоцикл и покатил по нескончаемому хитросплетению дамб и насыпей, обрамлявших рисовые поля, что сверкали, точно листовое стекло, даже под струями дождя. Открывшееся в конце пути зрелище – несколько осыпавшихся земляных запруд – не казалось ужасным, если не сравнивать его с картинами, виданными прежде…

Связанный с климатическими переменами подъем морского уровня вряд ли служит убедительным наглядным пособием. Фотоснимки тающих арктических льдов производят сильное впечатление лишь оттого, что сильное впечатление производит сама Арктика. По меркам, принятым у геологов, перемены могут считаться внезапными, но по меркам общепринятым, они все же чрезвычайно медленны. Реки способны в одночасье изменить свое течение вслед за незначительным, но решающим ростом гидравлического давления – да только в подобных случаях, чтобы вполне и по достоинству оценить событие, нужно при нем присутствовать.

В первые недели муссона я проехал через Бангладеш из конца в конец и досыта нагляделся на драматические происшествия, причина которых сводилась к одному: каким бы запущенным и уязвимым для стихий ни выглядело богом забытое захолустье, оно всегда оказывалось перенаселено. Даже на чарах шагу не ступишь, не столкнувшись с человеком, возделывающим каждый крошечный клочок аллювиальной почвы. Люди теснились на этой грязной и мокрой губке, именуемой землями речной дельты, пересекаемой узкими, избитыми дорогами. Они толпились и на прокопченных, переполненных паромах, где попрошайки и торговцы-разносчики, словно сонные мухи, бродили под обломным ливнем среди переправляемых автомобилей.

Я миновал города, формально существующие – как названия на карте, – а в действительности представавшие ничтожными россыпями ларьков и хибарок, сооруженных из бамбука и ржавых железных листов. Ютились эти лачуги под сенью индийских хлебных деревьев, манго и китайских слив. По «городам» целыми толпами сновали мужчины в похожих на юбки национальных одеяниях лонджи и в бейсбольных кепках и женщины, тем усерднее кутавшиеся в мусульманское покрывало, чадру, чем старше они были. Из-под покрывал виднелись только глаза и носы. Между городами тянулись вереницы глубоких ям, наполненных водой. Поверхность воды поросла ряской и гиацинтами. Эти ямы копали, добывая землю, чтобы поднять уровень дороги хоть несколькими десятками сантиметров выше уныло-плоской равнины, подобной заштилевшему океану.

В Бангладеш плодородная почва столь драгоценна, что, пока длится сухой сезон, речные русла осушают и засеивают злаками. Тамошняя почва – имущество постоянно движимое. Когда сносят жилище, почву, на которой оно стояло, смешивают с водой и перебрасывают на новое место по особым «грязепроводам». «Здешний ландшафт текуч, – пояснил мне в столице, Дакке, сотрудник Агентства США по международному развитию. – Где нынче вода, в следующем году может оказаться суша, и наоборот. Человек выкапывает яму, продает вырытую землю, а потом разводит рыбу в полученном новом пруду».

Бангладешцы не упускают ни единого случая выжать из почвы всевозможную пользу – и до последней крохи. Однажды я увидел, как тащат на носилках мужчину, покалеченного крупным бенгальским тигром. Хищник растерзал ему лицо и оторвал ухо. Довольно заурядное происшествие: рыбацкие поселки теснятся все ближе к последнему тигриному прибежищу, мангровым зарослям в болотах близ индо-бенгальской границы. А засоление земель, происходящее из-за того, что повышается уровень моря, приводит к вымиранию оленей, служащих бенгальским тиграм основной пищей. И человеку и тигру делать нечего и бежать некуда.

Земля – окружающая среда – искони была неустойчива. На протяжении всей геологической истории наводнения и выветривание, циклоны и цунами – скорее правило, а не исключение из него. Но никогда в прошлом самые экологически уязвимые области планеты не были до такой степени перенаселены. Ныне численность людей, живущих на земном шаре, увеличивается медленнее, однако уже существующее человечество огромно. И абсолютный прирост населения в наиболее уязвимых и небезопасных для обитания странах вовеки не бывал настолько велик. Это значит: в грядущие десятилетия больше людей, чем когда-либо прежде, на любых сопоставимых отрезках времени, за вычетом немногих периодов, подобных XIV столетию, когда в Европу пришла Черная смерть, чума, будут либо истреблены матерью-природой, либо оставлены без крова. Приливная волна-цунами, прокатившаяся по Индийскому океану в декабре 2004-го, была только первой вестницей грядущих катаклизмов.