Но «Лесной пожар» почему-то не протестовал. Он вообще никак не прореагировал на телеграмму.

Странно. Очень странно.

А теперь эта катастрофа. Он разжег трубку и, посасывая ее, размышлял о том, что бы это могло означать. Конечно, скорее всего какой-нибудь стажер замечтался, сбился с курса, а потом испугался и полностью потерял контроль над машиной. Такое случалось и раньше, сотни раз случалось. Комиссия по расследованию причин аварии, выезжая на место, давала обычно заключение, что авария произошла «вследствие отказа одной из систем» — принятый у военных уклончивый оборот речи, означающий, в сущности, аварию по неизвестным причинам. Формулировка не признавала никакой разницы между неисправностью самой машины и ошибкой в действиях летчика, но ни для кого не было секретом, что виноват был, как правило, летчик. Человек не имеет права грезить, управляя сложнейшей машиной на скорости три тысячи километров в час. Статистика неопровержимо свидетельствовала: хотя полеты после краткосрочного отпуска или воскресного увольнения из части составляли лишь 9 процентов всех полетов, на них падало 27 процентов летных происшествий.

Трубка у Мэнчика погасла. Он встал, уронил газету и направился на кухню сообщить жене, что уезжает.

* * *

— Тут только фильмы снимать, — заметил кто-то, глядя на крутые песчаные утесы, ярко-красные на фоне сгущающейся синевы неба. Собственно, так оно и было — многие фильмы снимались здесь, в этом районе Юты. Однако Мэнчику было не до кино. Расположившись на заднем сиденье лимузина, отъезжающего от аэропорта Юта, он пытался осмыслить то, что ему сообщили.

Во время перелета с базы Ванденберг комиссия прослушала запись радиопереговоров «Фантома» с землей. Большая часть пленки не представляла интереса, за исключением нескольких последних секунд перед катастрофой.

— Что-то не в порядке, — сказал пилот. И через секунду:

— Воздушный шланг расползается. Наверно, от вибрации. Рассыпается в пыль… — И еще секунд через десять слабый, затухающий голос:

— Все, что есть в кабине резинового, все — в пыль…

И передача оборвалась.

В мозгу Мэнчика все звучали эти короткие фразы, и они казались ему все более странными и страшными.

Он выглянул в окно, посмотрел на пробегающие мимо скалы. Солнце садилось, и только вершины были освещены угасающим красноватым светом; долины уже окутывал мрак. Мэнчик поглядел на идущую впереди другую машину с членами комиссии, на маленькое облачко пыли позади нее.

— Я раньше очень любил вестерны, — сказал кто-то рядом. — Их снимали именно здесь. Красивейшая местность…

Мэнчик хмуро молчал. Его всегда удивляло, как могут люди тратить время на пустую болтовню. Наверное, они просто хотят убежать от реальности.

А реальность была жестокой. «Фантом» сбился с курса и залетел довольно далеко в запретную зону — прошло шесть минут, прежде чем пилот опомнился и повернул обратно на север. Однако именно над зоной самолет начал терять устойчивость. И вскоре разбился.

— На базу «Лесной пожар» сообщили? — осведомился Мэнчик.

Один из членов комиссии, психиатр (в комиссию по расследованию аварий обязательно включали как минимум одного психиатра), спросил:

— Вы про бактериологов?

— Именно.

— Сообщили, — ответил кто-то. — Час назад передали по шифрованной связи.

«Теперь-то, — подумал Мэнчик, — они откликнутся. Такое происшествие — тут уж нельзя отмолчаться».

Если только… если они вообще читают телеграммы. Раньше это не приходило ему в голову, а ведь вполне возможно, что они не читают никаких сообщений. Так заняты своим делом; что им не до телеграмм.

— Вон обломки, — сказал кто-то. — Вон, впереди…

* * *

Всякий раз, когда Мэнчику доводилось попадать на место аварии самолета, он изумлялся. Трудно было отождествить разбросанные там и сям обломки с могучей машиной, несшейся со скоростью тысяч километров в час. Мэнчик всегда ожидал увидеть аккуратную плотную груду металла, но ни разу не видел ничего похожего.

Обломки «Фантома» разлетелись по пустыне на площади пять квадратных километров. Стоя у обуглившегося остова левого крыла, Мэнчик еле видел где-то вдалеке остальных членов комиссии, собравшихся около правого крыла. Повсюду валялись куски почерневшего, искореженного металла с облезшей краской. На одном из обломков явно читалась частица какой-то предупредительной надписи: «НЕ…» Остальное не сохранилось.

Установить причину аварии по обломкам было попросту невозможно. Фюзеляж, кабина, фонарь рассыпались на миллион мелких кусков, огонь довершил разрушение.

Солнце уже садилось, когда Мэнчик остановился у обломков хвостового оперения. Металл все еще излучал тепло, какие-то детали дымились. И тут у самых своих ног, в песке майор заметил полузасыпанную кость. Он поднял ее и, к ужасу своему, понял, что кость человеческая. Довольно длинная, надломленная, обугленная с одного конца, очевидно, кость руки или ноги. И при этом до странности чистая — ни следа мягких тканей, совершенно гладкая кость…

Стемнело. Члены комиссии вытащили фонарики и ходили среди еще дымящегося металла, разбрасывая вокруг желтые пятна света.

Было уже совсем темно, когда к Мэнчику подошел биохимик — майор не знал даже его фамилии.

— Понимаете, — сказал биохимик, — эти слова пилота, что резина рассыпается в пыль…

— А что такого?

— Да ведь на «Фантоме» нет резины. Только синтетика. Полимеры. Последняя новинка фирмы «Анкро», предмет их особой гордости. У этого полимера есть характеристики, общие с человеческими тканями, Очень эластичный, множество областей применения…

— А полимер не мог рассыпаться от вибрации?

— Ну уж нет, — сказал биохимик. — Тысячи «фантомов» летают по всему миру. На всех один и тот же пластик. А такого еще не случалось ни разу…

— И что из того?

— А то, что я ни черта не понимаю…

Мало-помалу в лаборатории «Лесной пожар» установилась будничная обстановка, в подземных казематах сложился свой особый ритм работы, не различающий ни дня, ни ночи, ни утра, ни вечера. Люди ложились спать, когда уставали, вставали, когда чувствовали себя отдохнувшими, и продолжали выполнять каждый свое дело.

Большая часть их работы не давала никаких ощутимых результатов. Они были готовы к этому и воспринимали все как должное. Стоун любил повторять, что научные исследования похожи на геологическую разведку: выходишь в поиск и рыщешь, вооруженный картами и приборами, но в конечном счете ни приготовления, ни даже интуиция ничего не значат — нужна удача. И если усердие вознаграждается, то лишь ценой кропотливого, упорного, тяжкого труда.

* * *

В лаборатории, где теперь распоряжался Бертон, наряду со спектрометром стояла аппаратура для анализа на радиоактивность, для термоэлектрического и рентгенокристаллографического анализов.