Клеопатра корила себя за то, что усомнилась в нем, что не поверила своим инстинктам, не поверила в его обязательства по отношению к ней и в их совместное будущее. Она не знала, почему Цезарь оказывает покровительство своему племяннику, но то, что он сделал сейчас, было величественным жестом — и при этом открытым, показывающим, какое место она занимает в его сердце и жизни. По щекам Клеопатры заструились слезы, руки безвольно повисли, словно неживые.

Цезарь обнял ее за плечи и развернул лицом к себе.

— Неужели тебе нечего сказать?

— Ее красота ошеломляет. Но для меня она еще прекраснее, потому что исходит от тебя.

— Я не царь, Клеопатра. Я не могу возвести монумент в твою честь — во всяком случае, здесь, в Риме. Но я сделал, что мог, дабы дать этой стране понять, как отношусь к тебе.

— Это куда больше, чем я могла бы просить, дорогой.

— А теперь, когда я скажу тебе, что в ближайшее время вынужден буду покинуть Рим, ты думай вот об этом и не беспокойся.

Он провел ладонями по лицу Клеопатры, потом взял ее за плечи; Клеопатра взглянула ему в глаза, пытаясь понять, что все это значит.

— Покинуть Рим?

— Я надеялся, что мой полководец Ватиний навсегда очистил землю от угрозы, исходящей от сторонников Помпея, но, похоже, его сыновья вернулись в Испанию и объединили свои силы с этим коварным изменником, Лабиеном.

— Неужели тебе обязательно нужно отправляться туда самому? Как ты можешь покинуть Рим сейчас, когда ты только-только установил в нем свою власть? Это опасно, Цезарь. Тебя окружают люди, которым нельзя доверять. Я уверена в этом и вынуждена сказать об этом тебе.

— Я сам обучил Лабиена и преподал ему все тонкости войны, и теперь ему хватило умения поднять против меня тринадцать легионов. Боюсь, достойно ответить на этот вызов могу лишь я. У меня нет другого военачальника, которого можно было бы послать туда.

— А как насчет Антония?

— Я еще не уверился до конца ни в его исправлении, ни в его верности и потому не желаю ставить его во главе моей армии.

Цезарь крепче сжал руки, лежащие на плечах Клеопатры, и заговорил, понизив голос, как будто боялся, что изваяние Венеры может подслушать их.

— Верность армии — единственное, что позволяет мне удерживать Сенат под своей властью. Такова ситуация, которую сенаторы сами же и создали, когда десять лет назад послали меня расширять пределы империи. Они получили от меня то, что хотели, а заодно и то, чего вовсе не хотели: легионы солдат, преданных лично Цезарю, а не Сенату, или стране, или государственному строю. Не будь у меня армии, у меня не было бы и поста диктатора, и мы с тобой, дорогая, точно никогда не добились бы того союза наций, который задумали. Без безоговорочной верности армии я — всего лишь еще один римский сенатор, некоторое время исполнявший свои обязанности за границей.

На этот раз Клеопатра, не сдержавшись, заплакала — одновременно и от облегчения, которое она испытала, получив подтверждение любви Цезаря, и от боли. Он снова отправляется в битву. Она уже переняла было уверенность Цезаря в его непобедимости, но реальность подточила эту уверенность, и сердце Клеопатры сжалось от страха.

— А ты ручаешься, что это не опасно для тебя?

Голос Клеопатры прозвучал совсем по-детски. Она понимала, что это глупо. Только боги могут поручиться за что-либо наверняка, но они редко это делают.

— Ручаюсь, Клеопатра.

— Ох, мой дорогой, я так хочу верить тебе, но это будет глупостью с моей стороны.

— Я даю тебе не мое слово, но ее, — сказал Цезарь, бросив взгляд на лик богини. — Она обещала, что я вернусь.

— Это как? — скептически поинтересовалась Клеопатра.

— Она еще не готова принять меня, Клеопатра. Она сама сказала мне об этом.

— Она говорит с тобой напрямую?

А почему бы и нет? Клеопатра и сама нередко видела знаки, посланные богами, и потому не усомнилась в утверждении Цезаря.

— Об этом нельзя говорить. Достаточно и того, что меня в этом подозревают.

Ладони Цезаря соскользнули по рукам Клеопатры; он взял ее за запястья и сжал с такой силой, что браслеты врезались в тело.

Клеопатра выдернула одну руку.

— Мне ты можешь сказать обо всем. Я уверена, что ты об этом знаешь. Если же нет, спроси богиню, и она подтвердит мою верность.

— Она приходит ко мне. Только и всего. Тебе это кажется необычным? Она — мать Энея, основавшего наш город. Эней взял в жены Креусу, а их первенцем был Юл, первый из рода Юлиев. Так почему бы ей не приходить ко мне?

— Она навещает тебя во снах?

Клеопатра никогда не рассказывала Цезарю о своем сне, в котором Александр и Птолемей Спаситель указали на нее как преемницу власти в их династии, но это было первым, о чем она сейчас подумала.

— Не совсем. Она приходит во время моих приступов. Как только у меня темнеет в глазах, я вижу ее лицо и она дает мне советы. Я никогда и никому об этом не рассказывал. Но ты так хорошо понимаешь связь между богами и смертными — ты поймешь меня.

— Я понимаю, милый. Это всего лишь еще одно доказательство того, что боги желают, чтобы ты занял место среди них.

Цезарь пожал плечами.

— Народ Рима практически требует этого. Жрецы-луперки создали братство в мою честь. Одни одобряют это, а другие говорят, что от этого отдает монархией, поскольку последним римлянином, в честь которого учредили культ, был Ромул.

— Но ведь это же совершенно естественно для жителей Рима — желать почтить человека, давшего им так много.

Клеопатра не понимала, почему римская знать так яростно противится потребности обычных граждан отождествлять своих правителей с богами. Она думала, что сенаторы просто завидуют тому, что и боги, и граждане Рима избрали Цезаря, а не кого-то из них, дабы править великим государством.

— Да, но из-за этого наши мелочные, ограниченные сенаторы спят по ночам еще хуже. Они жаждут власти, но не хотят ничего делать для того, чтобы удержать ее. А я честно заслужил все свои почести и привилегии.

— И потому ты одержишь над ними верх.

Цезарь нежно поцеловал ее.

— Теперь мы с тобой увидимся только после моего возвращения.

Клеопатра хотела было запротестовать, но почувствовала, что в помещении, кроме них, появился еще кто-то. У входа терпеливо стоял секретарь Цезаря.

— Диктатор, время следующей встречи.

Цезарь дошел вместе с Клеопатрой до выхода из храма; там его ждала группа мужчин, а ее — Аммоний. Цезарь взял Клеопатру за руку и сдержанно поклонился.

— Было большим удовольствием для меня обсудить с тобой вопросы государственности и религии, царица.

— И для меня, диктатор, — отозвалась Клеопатра, одарив Цезаря лучшей своей царственной улыбкой, хотя острая боль разрывала ей грудь при каждом вздохе. Она мысленно вознесла молитву о том, чтобы Венера не допустила ошибки. — До следующей встречи.