убийц. Максим тотчас представил скользящую, вкрадчивую поступь Энтелла, вспомнил бесцветный голос Парфения. Сумеет ли Домиция защитить верных слуг? И… станет ли защищать? Лишь спустя несколько минут Максим додумался, что опасность грозит и ему самому.

Сенаторы хранили безмолвие. Элиан повернулся к солдатам, оскалился. Еще минута, прозвучит приказ. Солдаты ринутся на штурм курии. Народ — на солдат. Начнется побоище.

Максим поглубже вдохнул и отделился от колонны. Сам еще не знал, что сделает. Одно понимал: медлить дольше нельзя. В это мгновение двери курии распахнулись. Появились сенаторы. Впереди — Нерва. Максим не сразу его узнал. Сенатор держался прямо, гордо развернув плечи. Будто сбросил десяток лет.

Рядом с ним выступал Марцелл. Именно он объявил, что «…от имени римского сената и народа императором провозглашен Марк Кокцей Нерва».

Марцелл был краток. Не перечислил ни заслуг, ни похвальных качеств избранника сената. Торопился назвать имя. Максим подозревал, что подобная церемония никогда прежде не свершалась столь поспешно.

Долгий гул прокатился по площади. В нем слились и возгласы радости, и вопли разочарования. Нерва вскинул руку, желая говорить. Крики пошли на убыль. В наступившей тишине голосом неожиданно глубоким, хоть и недостаточно сильным, новый император пообещал бесплатные раздачи вина и хлеба, игры и сражения в цирках — для народа; и денежные подарки — для солдат.

— Приветствуйте императора! — крикнул Марцелл.

Это была опасная минута. Солдаты слушались только своего командира. Элиан стоял в нерешительности. Признать или не признать нового императора? Оглянулся на солдат. По их лицам читалось, что преторианцам не терпится получить подарки. Элиан колебался. Нерва ему не нравился. Ставленник сената, точнее, противников Домициана. Значит, убийц не выдаст, армию не возвеличит.

Максим напряженно ждал. Тишина сгустилась, сделалась вязкой. Чем взорвется? Приветственными криками императору? Или из шеренги солдат вылетит копье, пущенное меткой рукой, вонзится императору в грудь?

«Нет, Нерва же властвовал в Риме! Выходит, убьют Элиана?»

Сенатор Марцелл спрятал руку в складках тоги, точно нащупывал оружие. Максим шагнул вперед.

Касперий Элиан снова посмотрел на солдат, на толпу, со всех сторон окружавшую маленький отряд, и вскинул руку. Приветствовал императора.

Тотчас восторженными криками разразилась вся площадь. Солдаты мерно ударяли рукоятями мечей о щиты.

Но Элиан не уходил. Только сошел на одну ступеньку вниз, по-прежнему преграждая дорогу императору. И приветственные возгласы скоро стихли. Тогда Элиан заговорил. Голос его был слышен в самых отдаленных уголках площади. Начальник гвардии требовал наказать убийц цезаря Домициана и обожествить мертвого императора. На это Нерва ответил: «…людей, избавивших Рим от тирании, наказывать не за что. Равно как не за что воздавать почести Домициану. Сенат принял решение об уничтожении памяти ненавистного императора».

Элиан со свистом втянул воздух. Глаза его стали совсем белыми от ярости. Будь его воля, Нерва скатился бы по ступенькам мертвый. Но Элиан чувствовал, что упустил время. Подобное убийство уже будет не убийством одного из сенаторов, но — убийством императора. Труднее склонить солдат. А если и заставит воинов подчиниться, уйдут ли они от гнева разъяренной толпы? Элиан продолжал сжимать и разжимать кулаки, взглядом ощупывая долговязого Нерву. И тут, совсем рядом, у колонны, заметил прорицателя.

Головой, руками, всем телом Максим говорил одно слово: «Нет». Элиан не мог забыть, как прорицатель посулил смерть Домициану. А Нерве — власть; даром, что и цезарь, и начальник гвардии покатились со смеху. У Элиана задергались губы. Максим еще энергичнее показал: «Уходи!»

Точно переломив в себе что-то, Элиан резко нагнул голову.

— Прикажи солдатам вернуться в лагерь, — сказал Нерва.

Элиан, развернувшись, сбежал по ступеням. Преторианцы покинули площадь.

Максим опять прислонился к колонне. «Вовремя успели». Сумей Элиан высказать требования раньше, чем сенат — выбрать императора, а Нерва — пообещать подарки, разыгралась бы трагедия.

Император, сопровождаемый сенаторами, отправился на Палатин. За ним вереницей потянулись зеваки.

По ступеням взошел бестиарий. Передал Максиму лоток со снедью, постоял, вытирая пот со лба, потом сел в тени рядом с Максимом. Неторопливо подкрепляясь пшеничными лепешками, сыром и финиками (медовые пироги погибли в толчее), они смотрели, как горожане медленно разбредаются в разные стороны.

Максим внезапно поперхнулся, закашлялся. Бестиарий в приливе дружеских чувств так саданул его по спине, что Максим едва успел разминуться с ближайшей колонной. Бестиарий в некотором смущении спрятал руки за спину, но Максим и слова не сказал. Думал о другом.

Сервия! Как он мог забыть о Сервии?! Ведь она еще ничего не знает. Счастье, если услышала о гибели Домициана. А если нет? До сих пор изнывает от ужаса за него?

За него? Максим отложил надкусанный ломоть, аппетит пропал сразу. Про Марцелла забыл? Еще бы! Так упоен был победой: кончиной Домициана, собственным спасением, что Марцеллу слова благодарности не сказал. А сенатор не на праздник собирался. Пришел на Палатин, рассчитывая своею жизнью выкупить жизнь его, Максима.

Актеру сделалось очень неуютно. Марцелл шел на верную смерть. И Гефест — с ним. Ничего бы они у Домициана не добились, ясно. Попусту сложили бы головы. И были готовы к этому, согласны. Не могли жить, зная, что он погибнет. А у него достало совести принять все, как должное.

Максим раскрошил остаток лепешки, бросил голубям. Ладно. Вечером увидит Марцелла с Гефестом, скажет все, что думает о них и о себе.

А теперь — Сервия. Прежде всего — известить Сервию. Максим повернулся к бестиарию, искоса за ним наблюдавшему. Понимал: лучше отправить вперед германца, а то сам он, после всех сегодняшних событий, плохой ходок.

— Сервия…

— Не тревожься о ней. Они с Корнелией давно уехали.

— Уехали? — Тревога Максима переросла в смятение. — Куда?

— В Лаций, на виллу Сервии. А оттуда переберутся в Фалерно, в имение Марцеллов.

Посмотрев на онемевшего Максима, бестиарий прибавил:

— Сам понимаешь, там безопаснее.

Максим медленно перевел дыхание, стараясь подавить огорчение и досаду. Он рассчитывал в ближайшие часы увидеть Сервию, сказать ей, как превосходит она всех женщин на свете, как он ею дорожит, как стосковался. И в ответ надеялся услышать… Но бестиарий, конечно, прав. Как еще мог поступить Марцелл, отправляясь во дворец на верную гибель? Заставить, упросить, умолить сестру с весталкой бежать из города.

И они уехали… Актер нетерпеливо отряхнул крошки с ладоней. Почему, узнав об убийстве цезаря, Марцелл не послал гонца вслед сестре?

Досадовать можно было долго, но ответ Максим знал. Марцелл опасался. Опасался мятежа преторианцев. Обернись все иначе, одержи победу Элиан, одержи победу Элиан, враги Домициана распростились бы с жизнью. Одними из первых — сенатор Марцелл и