Все это происходит в атмосфере столкновения интересов: каждый учитель утверждает, что имеет право преподавать, каждый ученик реализует возможность избрать себе профессора, а Парижский епископ яростно протестует против всех попыток покуситься на его привилегии.

В 1200 году Филипп-Огюст решает, что пора внести некоторый порядок в эту сумятицу. Он допускает относительную свободу школ, предоставив им статут и привилегии: отныне они получают коллективное название «Universitas parisiensis magistrorum et schlarum»[58]. И слово «universitas» здесь нужно понимать в его чисто латинском смысле слова — иными словами, это «сообщество» или «компания»; то есть, собрание лиц, занимающихся одной и той же деятельностью. Как бы там ни было, король устанавливает рамки, в которых можно свободно осуществлять образовательный процесс, освобожденный с этого времени от всякой церковной опеки. Поэтому XIII век станет столетием Университета…

Самые знаменитые учителя открывают свободные курсы на холме Сент-Женевьев, а школяры в массе своей следуют за ними. Преподаватели стараются отдалиться от ортодоксии, то есть от навязанного «правильного суждения». В частности, они желают преподавать медицину: это задача трудная, ибо папа Гонорий III в 1219 году запретил подобное обучение монахам из опасения, что эти ученые бредни отвратят служителей Господа от теологии, единственной истинной науки. Сразу же работы Гиппократа и Галена начинают все больше изучаться подпольно, во всяком случае, вне церкви, и знания передаются профессорами различных религиозных орденов, стремящихся продемонстрировать некоторую независимость.

Левый берег Сены быстро покрывается коллежами и школами, которые привлекают школяров не только королевства Франции, но со всей Европы.

В своей книге «Западная история» епископ Жак де Витри даем нам ошеломляющую картину этого Латинского квартала в стадии формирования. Конечно, нужно учитывать точку зрения священнослужителя, который ужасается все более свободным нравам как в сфере интеллектуальной, так и в частной жизни, но его свидетельство ценно для нас тем, что дает зарисовку средневекового Парижа…

Для Жака де Витри город — это «запаршивевшая коза», и добрый епископ видит проституток повсюду! В любом случае, он описывает нам дома на левом берегу, в которых на втором этаже размещалась школа, а на первом бордель с девицами легкого поведения… Школяры таким образом весело переходят от счастья познания к получению чувственных наслаждений. И весь этот маленький мирок, который включает в себя французов, нормандцев, бретонцев, бургундцев, немцев, фламандцев, сицилийцев и римлян, возбуждается и ссорится по малейшему поводу, тогда как профессора, более озабоченные полновесной монетой, нежели чистой наукой, пытаются переманить друг у друга учеников. И все изощряются в крючкотворстве, которое очень не нравится достопочтенному епископу, который желает, чтобы школяры больше думали о бессмертии души и всемогуществе Божием.

Сколь бы ни протестовал строгий наблюдатель Латинского квартала, школ становится все больше и больше. Богатые аристократы и многие религиозные ордена, такие как доминиканцы или францисканцы, финансируют и открывают заведения, где могли бы жить, питаться и учиться школяры. Между площадью Мобер и холмом Сент-Женевьев повсюду возникают коллежи. Верно, что некоторые собирают лишь кучку учеников, и во множестве появляются те, которые сливаются, делятся, пожирают друг друга. Коллеж ирландцев пожирает коллеж ломбардцев, коллеж Дании продан кармелитскому монастырю, коллеж де Прель становится частью коллежа де Дорман-Бове, знаменитый коллеж Кокре проиграл соревнование коллежу Сент-Барб… Сорок две тысячи школяров всех возрастов, от пятнадцати до пятидесяти лет, слушают лекции в почти семидесяти пяти коллежах. В это же время в других европейских столицах имеются очень немногие школы. Поистине, Париж являет собой крупную величину в бурлящем интеллектуальном мире.