Басарга, к стыду своему, ничего не помнил. И если про стрелы что-то у него в голове и отложилось, то позднейшие события антонов огонь начисто выжег из памяти.

Но теперь боярский сын хотя бы понимал, как попал к лекарям-молчальникам и кто, выходит, спас ему жизнь. А потому низко, в пояс, поклонился Заболоцкому:

– Благодарствую тебе, боярин Тимофей. Всю жизнь дело твое доброе помнить буду…

– Да какое дело, друже? – бодро пихнул его в бок непоседливый Илья Булданин. – Тебе с дороги банька полагается. Так и айда! Попаримся, пивка попьем, дела свои вспомним! Там и поклонишься. Пошли!

Спустя полчаса они уже отогревались на струганых осиновых досках обширной людской бани князя Воротынского, вдыхая едкий смолистый аромат распаренных можжевеловых веников.

– Вроде бы куда больше нас было в башне-то? – припомнил порозовевший от пара боярский сын Леонтьев, наглаживая все еще ноющий бок.

Как ни странно, но от страшной раны копьем, с широким наконечником и ратовищем в руку толщиной, на его животе осталось всего лишь большое пятно розовой молодой кожи, в половину ладони размером. Шрам, конечно, никуда не денется, но…

Но пять дней назад его почти убили, а сегодня служивые люди заживающую рану по незнанию просто не заметили, за здорового сочли.

– В башне нас всего и сидело-то с полсотни человек, друже, – закинул руки за голову боярин Заболоцкий. – То бишь после первого дня столько уцелело. У дверей люда православного тогда столько полегло, что чуть не до потолка тела навалены были. Опосля стало полегче. Однако же два десятка ратников под стрелами и ядрами полегли.

– Да токмо там еще половина служилых людей боярина Басманова была, – припомнил Софоний Зорин. – Нам с ними, сам понимаешь, пива не сварить. Ну и стрельцы с холопами…

Боярин чуть скривил губы, выражая свое снисхождение к оружным простолюдинам.

О князе и Андрее Басманове он, правда, тоже не вспомнил. Вестимо, оттого, что знатные люди относились к ним так же, как сами они к холопам.

– Славная сеча тогда вышла, ага? – поднявшись на четвереньки, подобрался ближе Булданин. – Есть чего вспомнить и детям рассказать! От мы и подумали с боярами: а не заказать ли нам общей братчины? Дабы сидельцам арским и впредь единство крепкое заиметь?

– Тебя токмо искали, боярин Басарга, – зевнул, потягиваясь, разомлевший Тимофей. – Коли нас всего четверо таковых уцелело, грех тебя в братчину не позвать. Ты, кстати, куда сгинул-то опосля осады? Как сквозь землю провалился! – Он зевнул снова и попросил: – Илия, меда еще налей. В горле чего-то пересохло.

– Так тебе ведрами надо пить, а не ковшами, Тимоха, – зачерпнул из бочонка еще корец хмельного напитка юркий боярин. – Эвон, телеса какие! Таковых помалу не залить.

– Меня князь с поручением отослал. – Памятуя наказ Михайлы Воротынского, Басарга о своих приключениях предпочел не распространяться. – А как вернулся – ополчение уже разъехалось. После снова поручение князь доверил… Почитай, токмо сегодня я со службы и вернулся. Или еще нет? Бояр-то, смотрю, снова исполчают?

– Так это ты на службе княжеской Михайлу Немеровского зарубить исхитрился? – сел на полке Софоний Зорин. – Как же тебе это удалось?

– Видать, нелегко, Софон, – вместо Басарги ответил Булданин. – Ты кафтан-то вспомни, что друг наш в предбаннике оставил. В лохмотья весь изрублен, следа целого не осталось!

– Так кафтан меня как раз не удивляет, – пригладил влажную бородку боярин. – Удивляет, что удалось самого Немеровского на клинок нанизать. Ты меня, Басарга, конечно, извини, да токмо на мастера сабельного боя ты нисколько не похож. Больше на новика деревенского смахиваешь. Отваги в тебе много, а опыта мало.

– Котелком я его неожиданно огрел, – нехотя признался молодой воин. – Он опешил от неожиданности, тут на саблю мою и напоролся.

– Сабля у тебя, кстати, знатная, дорогая, – забрав у гиганта ковшик, боярин Булданин зачерпнул меда уже для себя. – Прямо царская сабля!

– Повезло мне в сече… – Басарга поторопился отвернуть от опасной темы, связанной с казанскими событиями. – Чудом боярина Немеровского одолел. Холопы же его меня там на дороге так отделали, что почти умер. Княжна подобрала да исцелила и сюда доставила. Так что не так просто было в тамошней сече выстоять.

– Что за княжна? Я ее знаю? – Боярин Зорин спустился с полатей за своим ковшом меда.

– Княжна – красавица, – мечтательно вздохнул боярский сын. – Мирослава Шуйская. Глаза – янтарь чистый в зеленой оправе. Голос ровно мед течет. Щеки бархатные, уста яхонтовые…

– Да ты никак запал на нее, Басарга?! – Подхватив с пола бадью с водой, малорослик окатил боярского сына ледяной водой: – Охолонись, деревенщина! Не твоего полета птица. Шуйские они с самим царем знатностью меряются и себя выше считают! Они-то свои колена от старшего сына Александра Святого[31]ведут, а князья московские – от младшего. Куда тебе со своим чином да к такой крале прицеливаться?

– Сам ты деревенщина, боярин Илья, – лениво ответил со своей полки Заболоцкий. – Хам и балабол. Как тебя не зарубили по сей день с твоим-то языком, ума не приложу? Что до княжны, так ведь пред Богом и томлением сердечным на свете все равны. Как мыслишь, Софон?

– Мыслю, о том у княжны надобно мнение узнавать, а не меж собой гадания устраивать, – резонно ответил боярин Зорин.

– Как же ее спросишь-то? – вздохнул Басарга. – Она в тереме Шуйском, с бабками да девками, у приживалок под присмотром, у холопов под охраной. Кабы и захотел темной ночью украсть, так и то не по силам.

– Не горюй, молодец, – подмигнул ему Софоний. – На то и есть друзья, чтобы в том помогать, чего самому не по силам. Я в Москве сызмальства рос. Ходы правильные знаю. Будет тебе свидание с княжной. Пару дней потерпи, все устрою. Коли она здесь, в Москве, то свидитесь.

– Вот так друзьям отвечают! – громко зарычал Тимофей, неожиданно опрокидывая на зазевавшегося Илью бадью с водой. – Вот так, деревня тверская, басурманская! Помощь предлагают, а не под лавкой хихикают!

– Пиво, пиво, пиво!!! – ныряя под полати, заголосил рыжебородый Булданин. – Мед хмельной разбавишь, медведь бестолковый!

– Правда, поможешь? – тихо переспросил Зорина Басарга.

Тот лишь многозначительно улыбнулся и посоветовал:

– Ты токмо кафтанчик-то поменяй… Бо люди не поймут. Напугаешь красну девицу понапрасну, опосля точно и близко не подойдет.

Поздним вечером боярского сына Леонтьева призвал к себе в татарскую горницу хозяин дома. Князь Михайло возлежал на тахте средь подушек, завернутый в атласный халат, раскинувшийся и безмятежный, воздев к потолку густую курчавую бороду. На столике перед ним стояли кувшин, пара кубков, ваза с курагой, инжиром и влажными кусочками ананаса, сбереженного на леднике еще с осенней поры.