— А ты что, еще не понял, что вам так и так был бы конец? Вас везли в Храм для того, чтобы ритуально умертвить на аутодафе на площади Гнева!

Леннар сомневался, что ради этих крестьян стали бы пачкать кровью площадь Гнева, верно, предназначенную только для самых громких смертных церемоний. Скорее всего, их просто замучили и умертвили бы в одном из сырых, темных подвалов под Храмом и его приделами. Но громкое имя — площадь Гнева! — оказало свое неминуемое воздействие…

— На площади Гнева… — испуганно прошелестело среди крестьян.

Староста Бокба был поумнее прочих. Он пробормотал:

— Но как же так? На площади Гнева казнят только знатных, известных… тех, кто поднимал бунт против правителя или Храма… принцев, царедворцев, полководцев, священнослужителей в высоком сане, из тех, кто нарушил законы Благолепия… Но нас? Мы — бедные люди, кому мы нужны? Ты… ты, верно, ошибаешься, юноша. Это слишком большая честь для простых крестьян.

— Дурак ты, — презрительно отвечал ему Леннар, — и трус. Ревнители напали на твою деревню, наверняка не обошлось без жертв, а ты тут скулишь об оказанной тебе чести.

— Они убили моих отца, мать, братьев и еще три десятка наших, — сказала Инара, глядя на Леннара широко раскрытыми темными глазами, — а тех, кто в отчаянии сопротивлялся, загнали в клетку и объявили нарушителями законов и преступившими Благолепие. Говорили о тебе, Леннар. И о том, что они с тобой сделают, когда найдут. Ох, что они говорили, что говорили!..

— Пусть теперь расскажут об этом грязным демонам, к которым я их отправил, — отозвался Леннар. — А теперь нам нужно спешить. Нет времени, позже поговорим!

Только тут он вспомнил о Лайбо-шутнике и послушнике Бренике, которых в пылу схватки он бросил на растерзание последнему уцелевшему Ревнителю. Этого бойца с лихвой должно было хватить на двух простых смертных… Леннар вздрогнул всем телом и, развернув коня, хотел было мчаться на выручку к Лайбо и Бренику — и тут увидел приближающегося всадника на белом коне. Поздно! Поздно?.. Леннар прищурился и вдруг расхохотался, хотя обстановка как никогда мало располагала к веселью. Впрочем, некоторые основания для радости у него были. Потому что на белом коне, еще недавно принадлежавшем одному из Ревнителей, скакал не один, а два всадника. Впереди сидел Лайбо, а за ним, прижавшись к спине крестьянина, Бреник. Оба были всклокочены и бледны. Левая рука Лайбо была залита кровью от локтя до кончиков пальцев, Бреник же и вовсе был забрызган кровью с головы до ног.

— И ничего смешного, — проворчал Лайбо, мельком взглянув на Леннара, — совсем ничего смешного… Этот здоровяк, которого ты там оставил на нашу голову в живых, чуть было не разделал нас, как старика Кукинка. Он бы прикончил меня, как теленка на бойне, если бы сзади к нему не подкрался вот этот парень, как тебя… Хреник?

— Бреник, — обиженно ответил экс-послушник.

— Угу, Бреник. Так вот, если бы Бреник не подкрался сзади и не врезал этому громиле по башке оглоблей, то, наверное, он меня так и уходил бы. Пока Бреник его держал, я резал ему глотку, и он так дрыгал ногами и руками, что, кажется, сломал мне два ребра, прокусил палец, а Бренику вышиб пяткой два передних зуба, и теперь он шепелявит. Живучий был мужик, что и говорить! А кровищи-то, кровищи!..

Инара содрогнулась.

— Ну раз так, то молодцы, — сказал Леннар. — Самое трудное — сделать первый шаг. Теперь поняли, что эти Ревнители такие же люди, как и вы, да еще не самые лучшие люди? Ладно, вы еще сыроваты… Едем быстрее отсюда!

Крестьяне стояли в оцепенении. Когда первый шок схлынул, почти все пришли в ужас от того, что было содеяно на их глазах. Верно, даже гибель близких не потрясла их больше. Те, кто был убит Ревнителями в Куттаке, были простые крестьяне и ремесленники, такие же, как они. Староста Бокба тщетно пытался пригладить потной ладонью волосы, вставшие дыбом от ужаса. Как, убивать Ревнителей? Резать им глотки, топтать конями, поднимать бунт, ломать клетку (государственное, а то и того хуже, храмовое, имущество)! А что же дальше? Ведь этак недолго и до чего пострашнее додуматься… Поднять руку на служителей Храма? Да, они убили нескольких жителей деревни, но ведь это во благо оставшихся жить, во имя Благолепия, древнего закона, завещанного предками!

Леннар оглядел сбившихся в кучку крестьян. Он Догадывался, что они думают примерно то же самое, что и староста Бокба. Непросто отойти от привычек, заложенных многими поколениями, и Леннар, хлестнув коня, крикнул:

— Едем в деревню!

…Примечательно, что все крестьяне, кроме Ингера, его сестры (и убитого кузнеца Бобырра, само собой), снова зашли в клетку. Жеребцы развернули воз и поволокли ошарашенных сельчан обратно в деревню. Рядом на одной лошади ехали Лайбо-весельчак и послушник Бреник. Бреник трясся и едва не плакал, а Лайбо судорожно вцепился в поводья так, что побелели костяшки пальцев.

И никто не видел, как очнувшийся младший Ревнитель Моолнар приподнял гудящую, налитую тяжелой болью голову и, взглянув на удаляющуюся процессию, что-то прошептал разбитыми губами. Затем его голова вновь рухнула на землю, и Моолнар уставился мутным взглядом в темнеющее небо. Черный небесный круг посветлел и влился в общий массив сумерек, но еще видны были переливающиеся радужные пятна. Омм-Моолнар не сомневался в том, что ЭТО — провозвестье зла…

— Нам нужно уходить.

Сказав это, Леннар кивнул на дорогу. Он стоял у дома старика Герлинна, отца Ингера и Инары, прислонившись спиной к воротам. Вокруг него столпились почти все уцелевшие жители деревни, числом около трех сотен. Среди них выделялась мощная фигура Ингера. Ближе всех к Леннару стояли Инара, Бреник и Лайбо. На лицах почти всех жителей деревни отражались недоверие, смущение и страх.

В ответ на слова Леннара за всех ответил староста Бокба. Он просунулся между Ингером и Лайбо и воскликнул, почти выкрикнул, визгливым голоском:

— Уходить?! Куда?! Ты тут чужой, ты пришел непонятно откуда и в любой момент можешь уйти на все четыре стороны! А куда уйдем мы? Здесь, в Куттаке, жили и умерли наши отцы и деды. Во имя Берла!.. Тут наш дом и наша земля, а теперь ты говоришь — уйти? Кто ты такой, чтобы тебя слушали? Ты навлек на нас гнев Храма, и теперь говоришь — уйти!!! Разве мы послушаем тебя?

Сказав это, староста тотчас же нырнул в толпу односельчан. Бокба был осторожным человеком и трепетал перед Ревнителями, тем не менее он опасался и Леннара. Еще бы, он впервые видел человека («Человека ли?» — смятенно думал Бокба.), который сразился с вооруженными Ревнителями и вышел победителем из этого боя. Более того, староста Бокба боялся того, что ему, именно ему, и никому другому, придется отвечать за убийство Ревнителей, за сам факт сопротивления служителям Храма.

Леннар дослушал старосту, печально улыбнулся и сказал:

— Вас везли на смерть, неужели вы не понимаете? И если вас приговорили уже тогда, ДО нашего боя с Ревнителями Моолнара, то теперь, когда все они убиты, кара Храма последует немедленно. Они вырежут деревню, ты же сам говорил, уважаемый Бокба.