class="p1">– Я бы так не сказала. Не лучше, чем любого другого пациента Ларри. На самом деле он мне даже нравился по какой-то причине, – может быть, это было далекое воспоминание, не смейтесь! Я немного побаивалась его, сама не знаю почему.

– Да. Теперь… – Г. М. повернулся ко мне и беззвучно произнес: «Бумажку», что привело меня в ступор, пока я не понял, о чем речь. Я достал из кармана все ту же банкноту в сто фунтов стерлингов и передал ее Г. М. Он потряс банкнотой перед носом миссис Антрим. – Вы когда-нибудь видели это раньше, мэм?

Она была явно озадачена и искала ловушку.

– Их немного, – сказала она. – Это стофунтовая банкнота, не так ли?

– Она поддельная.

– Вот как? Я не знала.

– Тем не менее, находясь по соседству, – напирал Г. М., – вы наверняка слышали о поимке Уиллоби, фальшивомонетчика, и его предприятии, а?

Совершенно неожиданно Элизабет Антрим начала смеяться. Это был искренний смех, и на ее щеках появился румянец.

– Мне жаль. Мне очень жаль, – поспешно сказала она, ее голубые глаза сияли. – Но… вы хотите привлечь меня к ответственности по тому или иному обвинению, не так ли? Но я не фальшивомонетчица. Сожалею, но это так. Спросите полковника или миссис Чартерс.

После этого, конечно, надо было спросить о газете, которую, по словам миссис Антрим, она нашла в кладовой Хогенауэра и в которую была завернута банкнота. Я думаю, мы все были немало удивлены, когда Г.М. ничего не сказал по этому поводу. Он просто сложил банкноту и сунул ее в карман жилета, похлопав по ней, как по носовому платку. Эвелин быстро оторвала взгляд от сигареты.

– Кстати, вы знали, – произнес Г. М., ничуть не меняя тона, – что вчера вечером здесь произошла кража со взломом?

Несколько секунд женщина молчала; казалось, она не верит собственным ушам. Затем она облизнула розовые губы.

– Кража со взломом… – повторила она. – Но это невозможно! Честно говоря, ничего не было украдено. Когда вы говорите «вчера вечером», вы имеете в виду…

– Я имею в виду тот вечер, когда наш покойный друг Хогенауэр приезжал сюда и попросил бромид, – нетерпеливо ответил Г. М. – Для ясности давайте назовем это «вчера вечером».

– Но это невозможно, чтобы…

Г. М. встал. Чартерс и я последовали за ним, в то время как миссис Антрим едва ли не побежала в кабинет врача. Эвелин осталась там, где была; устремив глаза к потолку и скрестив ноги, она откинулась на спинку стула и завела руку за стул, во рту у нее все еще была сигарета. Я стоял в дверях кабинета, откуда мог видеть и Эвелин, и миссис Антрим. Последняя быстро подошла к окну. Затем она обернулась с выражением детской беспомощности на лице, которая не соответствовало ее решительному шагу.

– Ну что же, – сказал Г. М. едва ли не сонным голосом. – Вы заметили это сегодня утром, когда пришли и обнаружили, что бутылочки стоят не на своем месте?

– Нет. Я была слишком занята другими вещами. Но я все еще думаю, что это невозможно!

– Вот как! – сказал Г. М. – Невозможно. Разве?

Она указала на комнату.

– Понимаете, мы с Ларри спим в комнате как раз над этой. Я очень чутко сплю. Задвижка на этом окне сломана, посмотрите. Тут должен был стоять грохот, как в Судный день. Я уверена, что услышала бы…

– А вы ничего не слышали? Может, какой-нибудь шум оттого, что кто-то ходит по дому?

– Нет. Кроме того…

Склонившись над царапинами на подоконнике, она увлеченно стала их изучать. Теперь я мог понять ход мыслей женщины, которая, оказавшись наедине с трупом в маленькой гостиной виллы Хогенауэра, все же заметила две пропавшие книги на полке, куда падал луч света.

Затем она сказала:

– Думаю, у Ларри в столе есть увеличительное стекло, – и быстро вышла.

Эвелин, как я заметил, выглядела немного огорченной. Когда Элизабет Антрим склонилась над ящиками стола, она стояла к нам спиной. Но на другой стороне комнаты оказался книжный шкаф, его дверцы были из стекла, и я поймал в них отражение ее лица. Она бросила на Эвелин враждебный взгляд – безусловно, враждебный взгляд. Это была странная картина: череп на столе разделял их. Затем Элизабет Антрим вернулась с маленькой лупой.

– Предположительно, – сказала она, поднося лупу к царапинам, – это следы от ботинок с гвоздями на подошве. Но взгляните на них. Глубокие края царапин, отпечаток, который становится тоньше, идет отсюда к окну. Если бы кто-нибудь пролез внутрь снаружи, все было бы как раз наоборот. Не так ли? Я имею в виду, эти царапины оставлены изнутри.

Она сделала паузу.

– Вы настоящий Шерлок Холмс, – спокойно заметил Чартерс. – Ну что, дурачина (прошу меня извинить), ты доказал, что…

– Видите ли, – перебил его Г. М., – была выдвинута еще одна версия. Версия, что вы на самом деле могли дать Хогенауэру бромид, а кто-то позже ограбил заведение, разыграв небольшой спектакль. – Он изложил эту версию в общих чертах, с какой-то тихой грустью. – Угу. Но теперь вы доказали, что этого не могло произойти, и снова вернули всех вас в круг подозреваемых. Кто-то, вероятно, сделал это изнутри дома.

Очень медленно она выпрямилась, поворачиваясь к нему. Цвет ее лица почти не изменился. Я думал тогда и думаю до сих пор, что она – замечательная женщина.

– Мне жаль, – сказала она после паузы. – Я солгала бы вам без промедления и ничуть не возражала бы против того, что это было сделано извне, если бы у меня хватило ума вовремя подумать об этом.

– А также предоставили бы достаточно веские доказательства вашей собственной невиновности, – довольно туманно выразился Г. М.

Казалось, его беспокоила невидимая муха. Он неуклюже, с блуждающим взглядом вошел в кабинет, будто не зная точно, куда идет. Мы последовали за ним. Элизабет Антрим развела руками.

– Есть еще кое-что, мэм, – продолжил Г. М., удобно устроившись в кресле. – Сколько у вас в доме телефонных аппаратов?

– Телефонных аппаратов? – Она остановилась. – Я не…

– Я знаю, знаю. Просто скажите мне: сколько здесь телефонов?

– Три. Тот, что на столе рядом с вами, еще один в коридоре, и еще один наверху, в нашей спальне.

– Итак, мэм, – продолжал Г. М., рассматривая свои пальцы, – в данном случае мы не очень многого добились от этого «где-вы-были-в-такое-то-время», потому что мы знаем недостаточно. Тем не менее я задам вам подобный вопрос. Где вы были около трех часов назад? Если быть точным, где вы были в час тридцать?

Ее голубые глаза расширились.

– Боже мой, больше не было?..

– Больше никаких убийств, нет.