дальше, тем больше окрашивался красным. При виде возвращающейся «скорой» люди опять попрыгали в канаву. Мотоциклы на этот раз проехали медленно, полицейские на них вглядывались в ряды яблонь, но осмотреть канаву не догадались.

С наступлением вечера пикетчики вернулись в лагерь. У Джима на ходу подгибались ноги, плечо нестерпимо саднило и жгло – потерявшие чувствительность от сильного шока нервы постепенно оживали. Люди разбрелись по лагерю.

Мак направился к Джиму и, увидев совершенно белое лицо товарища, ускорил шаг.

– Что с тобой, Джим? Ты ранен?

– Пустяки. Не сильно. Сэм говорит, меня ранили в плечо. Мне раны не видно, а болит не так чтобы слишком.

Лицо у Мака вспыхнуло.

– Знал ведь я, ей-богу, что не следовало тебя отпускать!

– Почему это? Что я, педик, что ли?

– Не педик, но если за тобой не приглядывать, они тебя поимеют! Идем, пусть док тебя осмотрит. Он был здесь минуту назад. Вон как раз и он! Привет, док! – Они повели Джима к белой палатке. – Только что ее доставили. Док хочет ее в лазарет превратить, – сказал Мак.

По-осеннему быстро спускалась ночь, и тьма наступала еще быстрее из-за черной тучи, накрывшей всю западную сторону небосклона. Мак держал фонарь, а Бертон, закатав Джиму рубашку, обнажил плечо и тщательно промыл рану горячей чистой водой.

– Повезло тебе, парень, – сказал он. – Засади они в тебя пулю, она бы тебе плечо раздробила. А так только мышцу прошило. Маленькой дыркой ты отделался. Неметь рука будет некоторое время. Рана сквозная. – Ловкие руки доктора почистили рану, прозондировали, наложили повязку, забинтовали. – Все будет в порядке, – заверил он. – Потерпи пару деньков. Я к Элу Андерсону наведаться хочу. Ты со мной, Мак?

– Конечно. С тобой. А сейчас я хочу Джима кофейком напоить. – Из безобразного закопченного кофейника он налил в жестянку кофе и сунул жестянку в руки Джиму. – Вот. Сядь здесь. – Подтолкнув к нему ящик, он усадил Джима, а сам опустился перед ним на корточки. – Что случилось, Джим?

– Очень уж мы круто с некоторыми скэбами обошлись. Наши парни просто озверели. Ногами по голове били.

– Понимаю, Джим, – мягко сказал Мак. – Это ужасно, но это единственное, что нам остается делать, если они не желают быть с нами заодно. Приходится так поступать. Радость небольшая – овцу забивать, но котлетку-то баранью хочется! А что там было?

– Пять человек набежало, стрелять начали, и наши со всех ног, точно зайцы, припустили. Не сдюжили, не выстояли!

– Так с чего бы им выстоять, с голыми руками, безоружным?

– Когда меня ранило, я даже не заметил. Наш парень один упал, и я не знаю, убили его или как…

– Повеселились, в общем! Вот другие отряды скэбов к нам переманили, тридцать человек привели. У них все гладко сошло: только бросили им клич, те сразу же на нашу сторону перешли. – Он потянулся вверх, легонько коснувшись ноги Джима. – Как плечо-то твое?

– Побаливает. Не сильно.

– Да, Джим, слушай. Похоже, у нас новый командир будет.

– Вышибли Дейкина, ты хочешь сказать?

– Нет. Но он отпал, и окончательно. Дик послал весточку, что у него груз одеял имеется. Дейкин взял с собой шестерых и отправился на своем чистеньком грузовичке. Одному из шестерых удалось благополучно смыться оттуда, вернуться и рассказать, как было дело. Они загрузились, отправились назад, а уже на выезде из города гвоздями им шину пропороло. Когда остановились шину сменить, на них набросилась целая дюжина ребят с ружьями. Шестеро из них держали наших, а другие в это время крушили грузовик Дейкина – рубили в хлам картер двигателя, подожгли машину. Дейкина они держали на прицеле. Он стоял сначала бледный как мел, потом побагровел. Завыл, как койот, и на них кинулся. Они в ногу ему выстрелили, но и это его не остановило. Когда уже бежать не смог, он ползком за ними кинулся, на губах у него пена выступила, как у пса бешеного, он и взбесился, форменный сумасшедший. Наверно, грузовичок этот был ему дороже всего на свете, я так думаю. Парень, что вернулся, говорил, что картина была просто жуткая – как он полз за ними, как укусить норовил. Он рычал, точно бешеный пес. Ну, потом дорожная полиция мимо проезжала, и «бдительные» улепетнули. Копы подобрали Дейкина и задержали. Парень, который до нас добрался и все рассказал, с эвкалипта высокого видел, как все происходило. Дейкин зубами в руку вцепился, и им пришлось ему отвертку в рот совать, чтоб Дейкин зубы разжал и отпустил руку. И это про него я говорил, что он никогда не теряет хладнокровия! Сейчас он в кутузке. Полагаю, ребята его Лондоном заменят.

– Да и мне он тоже казался человеком хладнокровным, – заметил Джим. – Хорошо, что я к его грузовику пальцем не притронулся.

Мак сгреб в кучку землю с пола и пришлепнул ее рукой.

– Беспокоюсь я малость, Джим. Дик сегодня продуктов не прислал, и не слыхать от него ничего после этих одеял. Что от бобов оставалось, с ребрами свиными сварили. Но на этом все. Если не считать овсяных хлопьев, на завтра больше ничего нет.

– Думаешь, они схватили Дика?

Мак пошлепал еще по свой кучке, сильнее разровняв верхушку.

– Дик хитрый, как ласка. Вряд ли они сумеют его поймать. Не знаю, что там случилось. Но без него мы никуда. Как только парни проголодаются, боюсь, наступит конец.

– Возможно, ему не удалось ничего собрать. Но свинью-то утром он прислал.

– Конечно. Но свинья уже почила в бобах. Дик знает, сколько надо, чтоб прокормить всю ораву. К этому времени он должен был бы собрать пожертвования.

– Ну а как настроение у ребят? – поинтересовался Джим.

– О, теперь лучше. В них сегодня днем как будто жизнь впрыснули. Я понимаю, что это пройдет. Но завтра предстоят похороны. Это должно их расшевелить. – Он выглянул из палатки. – Господи, посмотри какая туча!

Джим тоже выглянул и, задрав голову, уставился в небо. Там все затянула густая, почти черная пелена. Дул шквалистый ветер, поднимавший пыль вокруг, вихрем вздымавший дым от костров, рвущий стенки палаток, качавший окрестные яблони.

– Туча-то, кажется, грозовая, – заметил Мак. – Господи, только бы дождя не было. Не то затопит нас, как крыс на корабле.

– Уж слишком ты беспокоишься, Мак, о том, что будет, чего не будет, – сказал Джим. – Парни наши жить под открытым небом и к непогоде привычные. Не размокнут, поди, от дождичка. А ты все время обмираешь от страха.

Мак опять опустился на пол.

– Наверно, ты прав, Джим. Очень я боюсь, что забастовка наша провалится, вот и чудится всякое,