– Я… Господи. Ты что, весь день был таким сексуальным? – говорю я.

Даниэль смеется и тут же краснеет.

– Рад, что ты так считаешь. – Он по-прежнему не сводит взгляда с моих губ.

– Тебе не будет больно, если я тебя поцелую? – спрашиваю я.

– Это будет приятная боль. – Он кладет мне на талию и другую руку, так, словно скрепляет нас вместе.

Сердце никак не утихомирится. Я вспоминаю, какие невероятные эмоции испытала, целуя его. Тогда, в караоке, я думала, что это больше не повторится. Уверена, что именно эта мысль придавала нашим поцелуям такой напор, такую силу. Этот же поцелуй будет проще. Никакого фейерверка, никакого хаоса, просто двое, которые нравятся друг другу.

Я приподнимаюсь на цыпочки и приближаю лицо к его лицу. Наконец он отводит взгляд от моих губ и смотрит мне в глаза. Он убирает руку с моей талии и кладет ее чуть выше груди. Мое сердце бьется под его ладонью, словно специально для него. Наши губы встречаются, и я пытаюсь как можно дольше держать глаза открытыми. Я стараюсь не поддаться этому безумному чувству, что существует между нами. Я не понимаю. Почему этот человек? Почему Даниэль, а не кто-то, кого я встречала раньше? Что, если бы мы не встретились? Этот день был бы для меня совершенно обыкновенным, и я бы даже не подозревала о том, что мне чего-то не хватает?

Я обвиваю руками его шею и прижимаюсь к нему, но мне мало. То неспокойное, хаотичное чувство вернулось. Мне нужно то, чему я могу дать название, и что-то, чему не могу. Я хочу, чтобы этот момент длился вечно, но не хочу упустить остальные, которые ждут впереди. Мне необходимо все наше совместное будущее, но прямо здесь и сейчас. Я не справляюсь с мыслями и потому отрываюсь от его губ.

– Отойди. Вон. Туда, – говорю я, продолжая перемежать слова поцелуями. Жестом показываю, куда ему отойти, чтобы я не могла его больше целовать.

– Сюда? – уточняет он, отступив на шаг назад.

– По меньшей мере еще на пять.

Он улыбается, но выполняет мою просьбу.

– Но ведь не все наши поцелуи будут такими? – спрашиваю я у него.

– Какими?

– Сам знаешь. Сумасшедшими.

– Мне нравится твоя прямота, – замечает он.

– Серьезно? Моя мама считает, что я перебарщиваю.

– Возможно. И все же мне это нравится.

Я опускаю глаза.

– Сколько там до твоего собеседования?

– Сорок минут.

– У тебя остались эти твои любовные вопросы?

– А ты еще в меня не влюблена? – спрашивает он с напускным неверием.

– Нет, – говорю я с улыбкой.

– Не волнуйся. У нас есть время.

ЭТО КАКОЕ-ТО ЧУДО, что мы здесь, на крыше, словно в секретном небесном городе. Солнце медленно садится, бросая последние лучи на стены зданий, но еще не стемнело. Уже совсем скоро воцарится темнота, но пока на город опустились лишь сумерки.

Мы с Наташей сидим по-турецки у стены рядом с дверью на лестницу. Мы держимся за руки, и ее голова покоится на моем плече. Щекой я ощущаю мягкость ее волос.

– Ты готова ответить на вопрос про ужин из нашего списка? – спрашиваю я.

– Имеешь в виду, кого бы я пригласила?

– Ага.

– Уф-ф, нет. Ты первый отвечай.

– Легко. Бога.

Она отрывает голову от моего плеча, чтобы посмотреть мне в лицо:

– Ты правда веришь в Бога?

– Верю.

– В какого-то парня? На небе? С суперсилами? – Она не пытается съязвить, а спрашивает скорее с любопытством.

– Не совсем так, – говорю я.

– Тогда что?

Я сжимаю ее руку.

– Ну вот, например, то, что мы сейчас чувствуем? Эта связь между нами, которую мы не понимаем и которую не хотим утратить? Это Бог.

– Вот тебе раз! – восклицает она. – Вы, поэты, опасны.

Она кладет мою руку себе на колени и удерживает ее в своих.

Я запрокидываю голову и смотрю в небо, пытаясь определить, на что похожи плывущие по нему облака.

– Вот что я думаю. Я думаю, что все мы связаны между собой – все, кто живет на земле.

Она проводит кончиками пальцев по костяшкам моей руки.

– Даже плохие люди?

– Да. Но ведь во всех есть хоть немного хорошего.

– Не правда, – заявляет она.

– Ладно. – Я уступаю. – Но ведь каждый совершает хотя бы один хороший поступок за свою жизнь. С этим ты согласишься?

Она обдумывает мои слова, а затем медленно кивает. Я продолжаю:

– Думаю, все хорошее, что есть в нас, как-то связано. Когда мы делимся последним печеньем с кусочками шоколада, или жертвуем на благотворительность, или даем доллар уличному музыканту, или идем в медсестры-добровольцы, или говорим «Я люблю тебя» или «Я тебя прощаю». Думаю, что это и есть Бог. Бог связывает лучшее, что есть в нас.

– И ты считаешь, что у этой связи есть сознание? – спрашивает она.

– Точно, и мы называем его Богом.

Она тихо усмехается:

– Ты всегда такой…

– Заумный? – подсказываю я.

Она смеется уже громче.

– Я собиралась сказать «нудный».

– Да. О моем занудстве наслышан весь свет.

– Я шучу, – говорит она, толкая меня в плечо. – Мне нравится, что ты размышляешь обо всех этих вещах.

Мне самому нравится. Я и раньше задумывался об этом, но облечь свои мысли в слова сумел впервые. Есть в этой девушке нечто такое, отчего я становлюсь лучше. Я подношу ее руку к губам и целую пальцы.

– Как насчет тебя? – спрашиваю. – Ты не веришь в Бога?

– Твое представление о нем мне нравится. Я определенно не верю в того, канонического бога, адские муки и все такое.

– Но во что-то же ты веришь?

Она неуверенно морщит лоб:

– Не знаю. Наверное, меня больше интересует то, почему люди думают, что должны верить в Бога. Почему нельзя ограничиться наукой? Наука удивительна. Ночное небо? Потрясающе. Строение человеческой клетки? Непостижимо. Я не верю в религию, которая говорит нам, будто мы родились грешниками. Я не верю в бога, которого люди используют для оправдания всех своих предрассудков и низостей. Не знаю. Наверное, я верю в науку. Науки достаточно.

– Ха.

Солнечный свет отражается от зданий, и воздух приобретает легкий оранжевый оттенок. Даже несмотря на то, что вокруг нас – открытое пространство, я словно завернут в кокон.

Она говорит: