– Почему ерунда? Мотив!

– Какой мотив? Разве бывшая жена может претендовать на какое-то наследство? Вздор. И что? Упомянул он ее в завещании?

Ему и об этом ничего не известно?!

Следователь называется!

– Кумраев вообще не оставил завещания, – мрачно сообщила я.

– Ну, вот. Выходит, теперь Эльмира лишилась щедрых алиментов. Сидит без денег и горько оплакивает утраченный источник дохода. Это, по-вашему, мотив? Нее-ет, Юля, это какая-то пародия! А вот у вас – мотив.

Опять загнал меня в угол!

Вредный, безжалостный тип!

– Но у Эльмиры – сиреневый тренчкот! И черное каре! Вы разве не заметили, какая у нее прическа?

– Я вообще ее не видел.

– Вы не видели ее прически?! – изумилась я.

Как же это?

Неужели Эльмира для встречи со следователем срочно побрилась наголо? Специально, чтоб ее красивое иссиня-черное каре не навело господина Нелюбина на мысль о девушке со стройки! Точно, она, наверное, побрилась. Но когда же Эльмира успела восстановить шевелюру? Как ей…

– Юля!

– Что?

– Вы где?

– Я тут. Не понимаю, почему вы не заметили, какая прическа у Эльмиры. Один к одному – мой черный парик!

– Юля, – вздохнул Нелюбин. – Вы, вообще, меня слушаете? Или, как обычно, витаете в облаках? Я же говорю – я не встречался с Эльмирой!

– Не встре-ча-лись… – по слогам повторила я. И целую минуту ошарашенно молчала. – Неужели… Неужели вы даже не встретились с бывшей женой Кумраева?!

– А зачем мне это?

– Ну как же! Ведь вы должны проверить все версии! А не тупо гнуть одну линию!

– Не надо читать мне нотации, Юля. Избавьте! Ладно, уговорили. Я поговорю с вашей Эльмирой.

В телефоне зазвучал «отбой».

Он бросил трубку!

Он просто бросил трубку!

Я делаю за него его работу, а он бросает трубку!

Хам, подлец и негодяй!

Внезапно горло сдавило резиновой удавкой, стало трудно дышать. Позиция Нелюбина не оставляла вариантов толкования: следователю совершенно плевать, кто виноват в смерти Кумраева!

Я подвернулась ему под руку в своем идиотском тренчкоте и в черном парике. Два свидетеля – секретарша Кумраева и его дизайнер – опознали меня. Мой мотив монументален, как мавзолей, мое алиби призрачно, как утренний туман. Зачем искать дальше, если все уже доказано? Нелюбин повесит на меня убийство Кумраева, как пальто на вешалку! Потому что это удобно. У него есть разработанный сценарий, где все детали прекрасно сходятся и подтверждены свидетельскими показаниями. О чем еще мечтать? Дело – в суд, девицу – в камеру, и воз с плеч долой – убийство раскрыто! Галочка в отчете гарантирована, похвала начальства – тоже…

А я своими выкрутасами и игрой в следопыта пытаюсь увести его в сторону! Поэтому Нелюбин нервничает, поэтому он бросил трубку…

Ошарашенная, я стояла на тротуаре. Меня толкали со всех сторон – люди в мокрых плащах и куртках спешили по улице, бежали за маршруткой, лезли в автобус. Снова принялся моросить мелкий дождь. Свинцовое, мрачное небо навалилось на город, где-то вдали неуверенно, словно пробуя силы, гремел гром. Я не знала, дождь на моем лице или слезы. Как бы хотела оказаться сейчас не самостоятельной единицей, а чьим-то приложением, маленькой девочкой, все проблемы которой решают мудрые и умные взрослые. Пусть Никита прижмет меня к себе и успокоит, пусть разберется во всем! Пусть поклянется, что блондинка Елена уже давно ему неинтересна и он всерьез собирается бросить ее. Пусть пообещает убить Нелюбина! И тогда назначат нового следователя. А новому следователю и в голову не придет обвинять во всем какую-то журналистку и игнорировать бывшую жену Кумраева – ведь у Эльмиры есть точно такой же сиреневый тренч. Угораздило меня клюнуть на пятидесятипроцентную скидку!..

– Юля!

На обочине притормозил «Лендкрузер» Нонны.

– Привет, красавица! – обрадовалась мне подруга. За рулем сидел, как обычно, Роман Алексеевич. – Стоишь тут с таким лицом, словно рассматриваешь приготовленный для тебя эшафот.

Как точно она подметила!

– Залезай, поехали. Ты куда?

– Домой подбросьте, – тоскливо попросила я. – Привет, Роман.

Роман улыбнулся мне в зеркало заднего вида.

– Чего такая унылая? – оживленно поинтересовалась бизнес-леди. Сама она, напротив, излучала позитивную жизненную энергию. Торговать ею могла бы, разливать литрами в тару заказчика.

– Осень, – обманула я. – Зато тебе весело!

– Конечно! – подал голос Роман Алексеевич. – Мы только что сорвались с японской диеты и славно отпраздновали гибель надежд в ресторане.

– Каких надежд?

– Похудеть.

– А ты, Ром, тоже сидел на «японке»? Тебе-то зачем?

Друг Нонны являлся счастливым обладателем фигуры, позволяющей и после сорока лет безнаказанно наслаждаться разными вкусными вредностями.

– Я за компанию.

– Ну, ребята, вы даете!

Настроение влюбленной парочки кардинально отличалось от моего. Они выглядели как два голубка на романтической открытке, и в то же время – как два сообщника. Да, сейчас Нонна и Роман все делали вместе – развивали бизнес, сидели на диете… Как это прекрасно – два человека нашли друг друга в безбрежном людском океане, нашли – и превратились в одно целое, одну…

– Юль!

– А!

– Ну, девушка моя, ты как всегда отсутствуешь! Возвращайся к нам!

Я немного приободрилась. Мне было хорошо здесь – в теплом (а главное – сухом!) салоне джипа, рядом с влюбленными голубками.

– Значит, вы сидели на японской диете. Нонна, а почему ты выбрала «японку»? Надо было найти для себя менее жестокую диету.

– А ты разбираешься в диетах? – удивилась подруга. – Ты! Мой высушенный кустик рододендрона!

– Я не рододендрон, – обиделась я.

– Юля вовсе не кустик, – поддержал меня Роман Алексеевич. – Она стройна и грациозна.

– Ревную! – закричала Нонна.

– Спасибо, заступился, – поблагодарила я Романа.

– А я, значит, неуклюжий сальный окорок! Ты это хотел сказать?! – возмутилась Нонна. И полезла душить водителя.

– Ты – мой любимый пончик, – спокойно ответил Роман Алексеевич и аккуратно отодвинул от себя Нонну. – Так откуда же Юля знает про японскую диету?

– Просто я писала для журнала статью на эту тему. Теперь могу консультировать.

– Да, «японка» – это класс! Восемь кэгэ за две недели, – мечтательно закатила глаза Нонна. Она, видимо, представила, как выглядела бы после двух недель мучений, потеряв десятую часть живого веса.