Для наблюдения за будущим космонавтом установлены специальные телевизионные и киносъемочные камеры, кроме того, обслуживающий персонал и научные работники могут видеть испытуемого через специальные смотровые люки. Чего только в этой толщине не заложено, чтобы в камеру не проник звук! В стенках спрятана целая лаборатория. Она будет стеречь тишину. Снаружи камера похожа на рубку корабля, который готовится к отплытию. Здесь даже иллюминаторы. Но они не пропускают дневного света. Освещение там только внутреннее. Камера изолирована от всего: от звука, от света, от внешнего мира. Даже атмосфера у нее будет своя (47).

Почти две недели находился он в абсолютной изоляции. Для Валюши это была его очередная «служебная командировка». Юрий составил для себя четкий распорядок, в котором главным была работа. Он читал Ефремова, рисовал звездное небо, записывал свои размышления о характере предстоящего полета (8).

Иван Ефремов «Туманность Андромеды»:

— Романтика! — громко и презрительно сказал Пур Хисс и тут же съежился, заметив неодобрение зрителей.

— Да, настоящая романтика! — радостно воскликнул Дар Ветер. — Романтика — роскошь природы, но необходимая в хорошо устроенном обществе! От избытка телесных и душевных сил в каждом человеке быстрее возрождается жажда нового, частых перемен. Появляется особое отношение к жизненным явлениям — попытка увидеть больше, чем ровную поступь повседневности, ждать от жизни высшую норму испытаний и впечатлений (48).

Борис Волынов:

Представьте: небольшая металлическая барокамера. Все заставлено банками, склянками, едой… Стоит кресло авиационное. Спинку отбрасываешь для сна — и встать уже невозможно, нет места для ног. Когда спинка вертикально, можно «развлекаться» — зарядку делать, бегать, прыгать. Но на одном месте (49).

Виктор Горбатко:

Особенность тут в том, что меня слышат, а я — совершенно нет. То есть мы готовились на случай, когда в полете нет связи с Землей, на случай одиночества. В первых полетах, когда летали по одному, было очень важно знать, насколько человек готов к этому моменту, когда связь с Землей прервется и, кроме молчаливого космоса, рядом никого нет (1).

Юрий Гагарин:

Отрезан от всего мира. Ни звука, ни шороха. Никакого движения воздуха. Ничего. Никто с тобой не говорит. Время от времени, по определенному расписанию, ты должен производить радиопередачу. Но связь эта — односторонняя. Передаешь радиограмму — и не знаешь, принята она или нет. Никто тебе не отвечает ни слова. И что бы с тобой ни случилось, никто не придет на помощь. Ты один. Совершенно один, и во всем можешь полагаться только на самого себя (42).

По сигналу ведущего врача в сурдокамере погас свет. И тотчас послышался не то шелест, похожий на движение змеи, не то скребущие звуки, словно что-то грызла крыса. Потом глухо и страшно что-то ухнуло. Раздались стоны и вопли, от которых даже у меня, человека, сидевшего в светлой лаборатории и знавшего, что идет эксперимент, побежали мурашки по спине. В то же мгновение врачи включили зычные ревуны, способные оглушить и разъярить любого человека. В камере забегали алые, синие и зеленые лучи. Огненные вспышки, слепящие молнии в сочетании с ревом и шипением могли свести с ума любого (27).

…вырабатывается способность плодотворно работать и не прерывать свою деятельность даже при помехах. В качестве помех используются музыкальные ритмы, внезапные слуховые раздражения (сирена, джаз, трещотки и т. п.), световые воздействия (яркие вспышки). Это напоминает испытания героев народных сказок и мифов, идущих к заветной цели. На своем пути они встречают всевозможные преграды и препятствия, слышат голоса, видят вспышки огней, узнают образы близких людей, пытающихся отклонить их от верного пути. Человек в сурдокамере, как герой сказок, не дает отвлечь себя от стоящей перед ним задачи, выполняет ее несмотря ни на что (17).

С Поповичем повторили тот же эксперимент: погас свет, в сурдокамере что-то зашипело, захрюкало и засвистело. Потом заметались жуткие лучи, ударили в набат невидимые колокола. В те секунды, когда слепящие лучи метались по камере, высвечивая то лицо космонавта, то приборы, то кресло, то стены, мы увидели широко раскрытые глаза Поповича — он хохотал, от удовольствия размахивая руками, и даже прыгал. «Во дают! — кричал он. — Во дают!» (27).

Гагарину «в полете» был задан «перевернутый» распорядок дня: днем он должен был спать, а ночью нести вахту. Юрий быстро перестроился: он без труда освоил новый рабочий ритм. Надо работать — он четко проводил методики, был организован и дисциплинирован. Наступал отдых — Юрий ложился, быстро засыпал, сон был глубоким, спокойным. Просыпался в точно назначенное время и сразу приступал к делу. Во время пребывания в СБК-48 он ежедневно вел дневник и вносил в него необходимые записи: параметры микроклимата объекта (температура, влажность), показатели межэлектродного сопротивления перед регистрацией электрофизиологических параметров; личные впечатления, оценку своего самочувствия, настроения (например: «…самочувствие хорошее. Настроение бодрое. Все идет нормально»), а также рационов питания (см. отрывки из его дневника) и пр. (50).

В вынужденном одиночестве он читал Пушкина, Маяковского, пользовался библиотекой, подаренной будущим космонавтам издательством «Молодая гвардия». Увлеченно мастерил, напевая свою любимую «Я люблю тебя, жизнь» (33).

Он взял инструменты, чтобы мастерить. Прошел последние приготовления. Лаборантка укрепила датчики и электроды для регистрации частоты дыхания, биотоков мозга и электрокардиограммы. Тяжелая плотная дверь закрылась за ним, отделив от привычного дорогого мира. На каждый день было составлено расписание. С утра физзарядка, велоэргометр, ходьба и бег на месте, проведение анализов, а также наблюдения и отчеты о температуре, давлении в сурдокамере, ведение рабочего дневника и многое другое. Дежурные на связь не выходили, хотя и смеялись над шутками неистощимого на выдумки обследуемого. Чтобы не скучать, Гагарин загрузил себя дополнительной работой с астронавигационными приборами.

Меню Гагарина состояло из содержимого туб с супами, копченой колбасы, плавленого сыра, хлеба (45).

Фаина Казецкая, повар:

Когда будущие космонавты сидели подолгу в барокамере (бывало, не одну неделю, практически без движения), то мы больше готовили овощных блюд. Морковные, капустные котлеты, омлеты (51).

С каждым днем увеличивалось количество записей в журнале дежурных врачей — хронометрировалась вся деятельность и самочувствие космонавта в течение суток. В первых числах августа зашел я в помещение, где сидел Ф. Д. Горбов, ведущий наблюдения за находящимся в сурдокамере Гагариным. «Ну, как там обследуемый одиночеством?» — поинтересовался я. «Он-то, пожалуй, лучше всех», — улыбнулся Горбов. Подойдя к сурдокамере, я заглянул в иллюминатор. Юрий с подтянутыми ногами и склоненной на грудь головой дремал в кресле. У него было лицо спокойного и счастливого человека. Эта его способность к естественному быстрому переключению от активной работы к полному расслаблению всегда поражала врачей (45).