* * *

Жалобные крики пострадавшего вызывали сострадание и желание накормить грудью (тем, у кого она была). Был продемонстрировал опухший от зверского вывиха указательный палец и слегка подранный мизинец. В процессе сбора анамнеза (истории болезни) выяснилось, что палец был вывихнут в процессе наказания жены. Неудачная зуботычина повредила руку кормильца и поильца. А дерзкая и юркая жена отделалась привычными ссадинами и синяками на уже потухшем лице.

Водитель дядя Леша, услышав стенания страдальца, погонял беломорину из угла в угол, поиграл желваками и нехорошо поинтересовался:

– А можно я ему…

– Не, дядь Леша, нельзя! У меня транспортные шины закончились и дают нынче за нанесение тяжких телесных до фига и более. Пусть его! Сам зачахнет! Укусит себя за язык и помрет в одночасье от столбняка. Давай отвезем его в травмпункт и отдадим ласковому травматологу. Пущай он его вылечит массажем и притираниями. У меня есть один такой знакомый, исключительной доброты человек. Гогой зовут. Им детей окрестных пугают, когда к послушанию призывают. Я ему шепну обстоятельства получения травмы.

* * *

Сегодня получил профессиональное одобрение своих навыков на скорой от процедурной медсестры во время клинического цикла по внутренним болезням. Мы толклись кучкой у постели пациента, где преподаватель вещал таинственное и возвышенное о процессах в кишечнике, где глисты протестовали против попыток обозвать их по-научному – гельминтами, и требовали привычной диеты, а не чесночной клизмы с закуской из широкоспектральных противопаразитарных средств. На соседней койке сестричка пристраивала корявую кочергу капельницы и с грустным сопением шарила иглой по вене, вертлявой и склерозированой до деревянного стука. Пациент морщился, но не ворчал. Ежедневная капельница помогала ему прожить еще немножко, а вены, ну что ж вены, так вот сложилось. Понаблюдав немножко за усилиями, шагнул за спины однокашников, молча забрал шприц и, прикрутив рукав пижамы, удачно вошел в вену с первого раза. Получил одобрительное кряхтение пациента и тихое «спасибо» от сестрички. Уже пробираясь на прежнее место, поймал на себе взгляд преподавателя. В перерыве тот выхватил меня с булкой в зубах и поинтересовался происхождением навыков. Одобрил. Но посетовал на мои хронически воспаленные глаза.

* * *

Нагрянули праздники, счастливо попавшие в междусменье. Собрались на ритуальное поедание салатов и неопределяемого горячего. Кто-то торчал на кухне, приставая к хозяйке дома с бесполезными советами и раздражая очередной сигаретой. Кто-то перетаптывался в танце у накрытого стола под музыку Леграна, аккуратно ощупывая подрагивающую от вожделения талию партнерши. Кто-то вел бесконечный спор о диалектике со скоропомошной спецификой, обращаясь к оппоненту со страстью и трепетом: «Коля! Ну нельзя быть все время таким пещеристым телом. Включи уже мозг! Тебе понравится!»

Я дремал, наслаждаясь мгновением абсолютного покоя и комфорта. Никто не приставал, не гнал, не орал, никуда не нужно было бежать, лететь, ползти. Никто не лез с разговорами. Да и о чем можно говорить с человеком, который не знает в оригинале «Марсельезу», бредит на латыни и способен заснуть в любом приличном месте, только бы дали такую возможность.

Некий ученый-филолог самоотверженно занимался наукой. В том числе собирал народные сказания на малоизвестных сибирских диалектах. Ездил в командировки по глухим деревням, записывал красивым почерком байки. И песни писал на импортный дорогущий диктофон «Филлипс». Весил тот, как пружина от паровоза. Но силу очарования имел необыкновенную. Достаточно было кассету с Джо Дассеном поставить, и любая слушательница через десять минут была готова к здоровому сексу. Ученый-филолог, наслушамшись этнических песнопений, накушамшись вкусностей таежных, неосторожно расслабил свой моральный облик. Да и трахнул селянку из антропологического любопытства.

«Хламидий по осени считают» – есть такая народная примета в отдаленных деревнях староверов.

Мда-а… Туточки лаборантка со счету сбилась и в ужас пришла. Под микроскопом гулял та-а-акой зоопарк, что банальный триппер, представленный группой борзых гонококков, трусливо прятался в уголочке предметного стекла, прикрываясь сочными, раскормленными на деревенских харчах амебами. Культивированные массовостью и тренированные таежным здоровым иммунитетом носительницы, бациллы только что строем не ходили, радостно осваивая новый для них организм. Попал любитель филологической экзотики в лапы циничных венерологов по самое «то самое».

В итоге поединок иммунитетов выиграл конский антибиотик. Но! Настроение безнадежно испортилось. Захотелось повеситься. Вот только на филологических факультетах вешаться не учат. Даже факультативно. Потому повесился научный сотрудник бездарно и безрезультатно. Ногу сломал и мошонку отбил об отброшенную табуретку.

Всю эту историю, изложенную хорошим литературным языком, я выслушивал, укладывая поломанную конечность в транспортную шину Крамера. После процесса повешения депрессивный нытик превратился в горячего жизнелюба и оптимиста. Особенно его интересовали перспективы регенерации отбитой мошонки. «Смогу ли я? Доступно ль мне?» Звучали тревожным мотивом осторожные окольные вопросы. Увез страдальца в больничку, испытывая обоснованную тревогу за местный женский персонал.

* * *

Звонким топотом прогремела решетка-поскребушка у подъезда. Громыхнули почти одновременно двери РАФа. Водила был новичком. Наверное, потому застрял мозгом на последнем газетном заголовке и не сразу сообразил, что вся бригада уже в «луноходе» и жаждет ехать. Пациент тоже жаждет, но потихоньку, деликатно похрюкивая через интубационную трубку. Выполняя одновременно несколько действий, молодой водитель стартовал и аккуратно сдвинулся с места. Видимо, из-за волнения горло слегка пересохло, и вместо «Ккда?» послышалось отчетливое «Кххх-х-р-ря?»

– Конский селезень – твой папа!!! Гони в Первую горбольницу, спирохета бледная!!! – Доктор еще не отошел от активных реанимационных действий в малогабаритной квартире и потому был опасен всем препятствиям исполнению профессионального долга. Мы помалкивали и усердно тормошили пациента за живое. Водила выпучивал глаза и давил педаль до пола.

Через полчаса, успешно передав пациента в приемный покой, мы расслаблено выползли на крыльцо. Светка, ехидно прищурившись, кивнула на машину. Сияли неземной чистотой фары и лобовое стекло. Нежно дыша, водитель старательно полировал газеткой боковое пассажирское.

– Эй! Кадет! За правильно понятое указание и доблестное выполнение объявляю благодарность коллектива! Можешь не считать себя больше конским селезнем и спирохетой! А будешь ты теперь резвым антилопом! Хвалю! Растешь на глазах!

Мы с серьезными лицами произвели бурные, но краткие аплодисменты. Парень из-под насупленых бровей зыркнул на нас, шмыгнул носом и расцвел в шикарной улыбке. Боевое крещение прошел. Аттестация на шухер. Наш человек!

* * *

Был послан на Станцию за лентой для кардиографа. Вернувшись, обнаружил скромный огурчик на газетке, нарезанный бородинский и дразнящий аромат копченого сала. Но только аромат, не более. Закрались страшные сомнения…