купечество, тратившее унаследованные от предков достояния на поддержку увлекшего их революционного брожения.

Всеми своими сведениями, касавшимися как представителей союзников, так и наших общественных деятелей, я обыкновенно делился с министром внутренних дел А. Д. Протопоповым, который заверял, что нет ни малейшего основания чего-либо опасаться, так как ему все доподлинно известно, и он ручается головой, что угрожающего ровно ничего усматривать нельзя.

27

Убийство и похороны Распутина * Телеграммы великой княгини Елизаветы Федоровны * Письма княгини Юсуповой и др.

16 декабря живший на Гороховой Г. Е. Распутин заявил своим домашним: «Сегодня я поеду к маленькому» (маленьким он называл бывавшего у него молодого князя Феликса Юсупова — графа Сумарокова-Эльстон).

Войдя вечером в квартиру Распутина с черного хода, Юсупов в скором времени вышел с ним и повез его в юсуповский особняк на Мойке. След Распутина исчез, и начавшая розыски полиция только 17 декабря в 2 часа дня обнаружила следы крови на панели и перилах четвертого пролета и на одном из устоев большого Петровского моста. Там же на льду лежал мужской ботик, оказавшийся принадлежавшим Распутину.

Протопопов, прилагавший старания к розыску Распутина, когда тело было найдено, распорядился перевезением его в часовню Чесменской богадельни, находившейся на полпути между Царским Селом и Петроградом.

Это произошло во время пребывания государя на Ставке и нахождения его на пути к Царскому Селу, куда он прибыл 19 декабря. Меня последовательно — шаг за шагом — ставили в известность о всех поступавших по делу сведениях, которые я, в свою очередь, докладывал государю. С самого первого доклада — о таинственном исчезновении Распутина, до последнего — о водворении его тела в часовню Чесменской богадельни — я ни разу не усмотрел у Его Величества скорби и, скорее, вынес впечатление, будто бы государь испытывает чувство облегчения.

По прибытии в Царское Село я немедленно по телефону высказал А. Д. Протопопову свое удивление по поводу того, что он, не поняв положения вещей, не догадался скрыть результаты розысков по убийству Распутина. Протопопов давал бесконечное количество всевозможных объяснений и обещал заехать ко мне перед докладом у государя. В половине двенадцатого меня вызвала к себе императрица, чтобы поговорить о волновавшем ее убийстве Распутина, относительно которого к этому времени уже стало известно, что убийцами были князь Юсупов и депутат Государственной думы В. М. Пуришкевич; соучастником — великий князь Дмитрий Павлович.

Видимо, императрица одновременно переживала два больших горя: с одной стороны, смерть чтимого ею Г. Е. Распутина, а с другой — удар, нанесенный великим князем Дмитрием Павловичем, которого Их Величества с детства любили, баловали и с которым находились в самых близких отношениях. Начала императрица разговор со мной с вопроса — где хоронить Распутина? Мне пришло в голову сказать, что я слышал, будто бы покойный желал быть похороненным на погосте родного села Покровского.

Так как императрица выразила желание присутствовать на богослужении при теле покойного, я дал мысль это исполнить при перевезении его через Царское Село на станцию Колпино. Императрица колебалась принять какое-нибудь решение ввиду многочисленных просьб со стороны поклонниц Распутина похоронить его в Царском Селе, причем указывалось даже место — у ограды парка в направлении Александровской станции.

В этот же день в разговоре с А. А. Вырубовой я ей высказал свое опасение, что если Распутина похоронят в Царском Селе, то могила его может подвергнуться осквернению и потребует охраны часового. (К сожалению, я оказался пророком.) Заехавший ко мне А. Д. Протопопов обещал поддержать мое предложение отправить тело Распутина в Тобольскую губернию. Уходя, он сказал, что вернется ко мне после доклада. Через некоторое время я узнал от скорохода, что он сел в свой мотор и прямо из дворца укатил в Петроград. На телефонный мой вопрос о результате доклада по делу Распутина А. Д. Протопопов ответил, что ему не удалось склонить Ее Величество принять мое предложение. На деле же оказалось, что он у государыни настаивал на погребении Распутина в Царском Селе, говоря, что провоз тела по России может дать повод к нежелательным демонстрациям по пути следования. В этот же день мне были представлены копии двух телеграмм великой княгини Елизаветы Федоровны:

1) «Москва, 18.XII, 9.30. Великому князю Дмитрию Павловичу. Петроград. Только что вернулась вчера поздно вечером, проведя неделю в Сарове и Дивееве, молясь за вас всех дорогих. Прошу дать мне письмом подробности событий. Да укрепит Бог Феликса после патриотического акта, им исполненного. — Елла».

2) «Москва, I8.XII, 8.52. Княгине Юсуповой. Кореиз. Все мои глубокие и горячие молитвы окружают вас всех за патриотический акт вашего дорогого сына. Да хранит вас Бог. Вернулась из Сарова и Дивеева, где провела в молитвах десять дней. — Елизавета».

Кроме того, я узнал, что 18 декабря государыня получила от князя Юсупова, убийцы Распутина, письмо, начинавшееся словами:

«Ваше Императорское Величество. Спешу исполнить Ваше приказание и сообщить Вам все то, что произошло у меня вчера вечером, дабы пролить свет на то ужасное обвинение, которое на меня возложено. По случаю новоселья, ночью 16 декабря я устроил у себя ужин, на который пригласил своих друзей, несколько дам. Великий князь Дмитрий Павлович тоже был. Около 12-ти ко мне протелефонировал Григорий Ефимович, приглашая ехать с ним к цыганам. Я отказался, говоря, что у меня самого вечер, и спросил, откуда он мне звонит. Он ответил: «Слишком много хочешь знать» — и повесил трубку. Когда он говорил, то было слышно много голосов. Вот все, что я слышал в этот вечер о Григории Ефимовиче…»

Кончалось письмо так:

«Я не нахожу слов, Ваше Величество, чтобы сказать Вам, как я потрясен всем случившимся и до какой степени мне кажутся дикими те обвинения, которые на меня возводятся. Остаюсь глубоко преданный Вашему Величеству. — Феликс».

Период времени, предшествовавший исчезновению Распутина, был периодом страшного возбуждения против него во всех слоях общества, в котором разговоры исключительно вертелись на необходимости от него избавиться; в разговорах этих все чаще и чаще стало высказываться убеждение, что убийство представляет из себя единственный способ избавления России от Распутина.

За несколько дней до 16 декабря, когда я был на Ставке, ко мне в дом пришел один молодой офицер лейб-гусар, служивший в полку во время моего командования, и сказал моей жене: «Я знаю наверное, что, если старика не уберут, он будет убит». Так как произнесено это было тоном, не внушавшим сомнения в правдивости сказанного, слова эти были