В боях с войсками Муравьева потери республиканцев составили до 500 человек убитыми, ранеными, расстрелянными... Отдельные очаги сопротивления «красным» в Киеве держались еще целый день. 27 января это стихийное сопротивление небольших отрядов «вольных казаков», что не успели уйти из города, запутало Муравьева, и он так и не выслал частей, чтобы догнать на Брест-Литовском шоссе колону отступающих. Чудес на свете не бывает, но Центральной Раде и ее защитникам тогда чудесным образом повезло...

Первое чудо Брест-Литовска — это успешная эвакуация республиканского правительства и армии из Киева 26 января 1918 года. В принципе, «красные» войска, которых в Киеве уже было до 7 тысяч, могли легко и сравнительно небольшими силами перекрыть отступление трем тысячам деморализованных «украинцев» еще 25 января, когда почти полностью окружили Киев. Части Егорова в этот день не только ворвалась в центр города, но и взяли вокзал, что в 400 метрах от Брест-Литовского шоссе. Практически отход республиканских войск проходил под самым носом у «красных».

Еще загадочнее было поведение полка «красного казачества». Эта часть Виталия Примакова была направлена в тыл республиканцам через предместье Сырец, и ее заданием и было как раз перерезать все пути из Киева, ведущие на запад. Однако, хотя этот полк и был утром 25-го в 200 метрах от Брест-Литовского шоссе, он почему-то не перекрыл, несмотря на то, что на шоссе не было украинских войск. Более того, большевики продолжали ненужный обстрел центра города тяжелой артиллерией, хотя город уже находился в их руках, что усиливало неразбериху. Вместо того чтобы преследовать отступающих республиканцев, «красные» начали разоружать полностью безобидные нейтральные полки и обстреливать их из пушек. Это привело к совершенно ненужным боям с нейтральными частями, которые поначалу и не думали оказывать «красным» никакого сопротивления.

Более того, убедившись, уже вечером 26-го января, что республиканские войска покинули город, Муравьев не делает никаких попыток догнать отступающих, хотя знает направление отступления.

В соседнем с Киевом местечке Фастов в конце января 1918-го находился сильный 2-й гвардейский корпус — 10 тысяч штыков, состоящий из ушедших с фронта солдат под предводительством большевиков. Силами этого корпуса также можно было легко перекрыть дорогу республиканцам на Житомир и окружить отступающих. Но и этого не было сделано!

Что это, только ли политический просчет или чья-то скрытая воля — дать республиканцам еще один шанс? Возможно, тут имели место и нежелание солдат продолжать «непонятную» войну, и крайнее разложение войск, кинувшихся грабить «киевскую буржуазию». Может, наступавших испугали серьезные потери при штурме Киева? В итоге, приказа о поимке главных врагов почему-то не было дано. По какой-то причине руководство большевиков посчитало, что захват Киева — это и есть полный разгром Центральной Рады, не принимая во внимание последствий действий Центральной Рады и ее армии на Правобережной Украине.

Только 27 января Муравьев спокойно телеграфирует Ленину: «Остатки войск Рады отступили на Житомир, где Петлюра и Порш вербуют из гимназистов дружину, но, конечно, мы не придаем этому значения. Я приказал частям 7-й армии перерезать путь отступления. Остатки Рады пробираются в Австрию...» Муравьев наивно думал, что полностью разбил республиканцев...

Почему приказ о «поимке» Рады был отдан именно частям 7-й большевистской армии, из которых в строю осталось только 1 400 тысяч штыков и сабель и которая находилась очень далеко от Киева — в Сарнах (на Волыни) и к тому же была занята борьбой с 1-й украинской бригадой в 700 штыков? Этих сил было явно недостаточно для борьбы с Радой, и части 7-й армии просто не могли выполнить подобный приказ... Просчитался не только стратег Муравьев, но и Антонов-Овсеенко, Коцюбинский, штабы и командиры...

Тем не менее Муравьев считал себя «покорителем Малороссии». Он докладывал Ленину: «Я приказал артиллерии бить по высотным и богатым дворцам, по церквям и попам... Я сжег большой дом Грушевского, и он на протяжении трех суток пылал ярким пламенем...». Прибыв в Одессу, Муравьев хвастался своими подвигами: «Я занял город (Киев. — B.C.), бил по дворцам и церквям... бил, никому не давая пощады! 28 января Дума просила перемирия. В ответ я приказал душить их газами. Сотни генералов, а может и тысячи, были безжалостно убиты... Мы могли остановить гнев мести, однако мы не делали этого, потому что наш лозунг — быть беспощадными!» Из этих слов явствует, что Муравьев первым в гражданской войне стал использовать отравляющие газы и что бои в Киеве проходили вплоть до 28 января.

В то же время приказ Ковенко о полной эвакуации Киева не был вовремя доведен до всех военных частей и учреждений УНР. Объявление об эвакуации не было сделано официально, и это «тайное» известие распространялось частным образом среди высших чиновников и их знакомых, в результате в Киеве осталось несколько тысяч чиновников и военных, верных Центральной Раде.

Даже генерал Кирей (ставший 23 января главой Украинского Генерального штаба) и его штаб, штаб Шинкаря, генерал Остапура, полковники Пилькевич и Сальский, часть офицеров военного министерства, ничего не знали об эвакуации. Множество солдат, офицеров, чиновников, оставшихся по неведению в Киеве, стали легкой добычей войск Муравьева. За 20 дней пребывания «красных» в Киеве было расстреляно несколько тысяч человек (около 2 800 человек, как констатировали дотошные австрийские наблюдатели, и от трех до пяти тысяч по другим источникам).

После суток отступления основная колонна войск УНР, вместе с правительством и Центральной Радой, заночевала в селе Игнатовка, что в 25 километрах от Киева, часть полка имени Полуботка ушла в местечко Васильков, а гайдамаки Петлюры (210 штыков при 6 пушках) и «вольные казаки» (140 штыков) отошли в село Шпытьки и разместились в просторном поместье миллионера Терещенко. «Вольные казаки» вошли в Гайдамацкий Курень и подчинились Петлюре, который начал действовать нарочито самостоятельно, как «партизан». Петлюра не хотел держать свои части вместе со «сборной» армией УНР, боясь что разложение в войсках УНР перекинется и на гайдамаков, а также не доверяя руководству Центральной Рады.

Петлюра был возмущен поведением правительства Голубовича и его прогерманской ориентацией. Большинство деятелей Центральной Рады даже не были поставлены правительством Голубовича в известность о «союзнических отношениях с немцами» и о призыве германско-австрийских войск на Украину. На собрании командиров Петлюра отказался войти в общие части Центральной Рады и подчиняться какой бы то ни было власти военного ведомства УНР. Петлюра заявлял, что его гайдамаки — только

«партизанско-добровольческие» части со своими задачами и целями и они находятся в «союзе» с частями УНР, а не подчиняются военному министерству Украины.

В Игнатовке царил полный хаос и анархия, ведь вместе с преданными Центральной Раде частями в селе оказалось множество чиновников и еще более 300 солдат из нейтральных частей, что были просто выкурены большевиками из Клева. Не в силах организовать, прокормить такое число людей и предоставить им снаряды, патроны, амуницию, командование решило снова демобилизовать неустойчивую часть армии и отобрать самых стойких добровольцев в единственную боеспособную Запорожскую бригаду. В эту бригаду записались солдаты и офицеры из некоторых именных республиканских полков (до 700 штыков и сабель), офицерские отряды Болбочана и подполковника Полозова (250 штыков) и 150 юнкеров.