Есть ли предел человеческому терпению и выдержке? Казалось, что теперь уж голландцы после пережитого неимоверного четырехдневного напряжения в бессилии попадают прямо у своих пушек, но не тут-то было. Рюйтер снова требует поторапливаться. На этот раз он спешит преследовать бегущих англичан. От окончательного истребления беглецов спас лишь густой туман. Боясь, как бы в сплошном молоке корабли не повыскакивали на многочисленные отмели и камни, Рюйтер с сожалением прекратил погоню. Голландцы направились в Виелинген.

Рюйтер, собрав у себя черных от пороховой гари флагманов, делился с ними своим мнением об англичанах:

— Главная причина их поражения — это, прежде всего, неправильное изначальное развертывание сил. Зачем, спрашивается, было отделять эскадру Руперта? Напав на нас всею силой и одержав победу, англичане и так бы остановили не слишком-то спешащих к нам на помощь французов! Кроме этого Монк вводил в бой свои дивизии не разом, как мы, а последовательно — это вторая ошибка. Мы таких ошибок не допустили и потому победили!

Рюйтер глянул поверх голов присутствующих в стекло кормового окна. Над пенными шапками волн метались чайки. Под ногами привычно качалась палуба. Лейтенант-адмирал вытер лоб и молча сел, положив на колени свои большие тяжелые руки. В этот момент он был более всего похож на усталого рабочего после тяжелого трудового дня.

Из хроники войны: «Блестящая победа голландцев, полное поражение англичан были результатом этого четырехдневного кровавого боя; последние потеряли около 20 судов (из них половина была захвачена), 5000 убитыми и ранеными и 3000 взятыми в плен. Голландцы потеряли 6 судов (ни одного не было захвачено) и около 2500 убитыми и ранеными. Свою победу голландцы не использовали — они были не в состоянии это сделать, так что не было и речи об уничтожении неприятеля и овладении господством на море. Те же ошибки были снова повторены обеими сторонами; но слава де Рюйтера сияла ярче, чем когда-либо. Оба флота во время боя окончательно перепутались; адмиралы на самом деле не вели своих отрядов, уже не говоря об эскадрах. Лучше других держался центр под личным начальством де Рюйтера. Так как сведения о бое, официальные и частные, из голландских, английских и отчасти французских источников сильно разнятся, то нельзя нарисовать совершенно точной картины боя; восстановить ее можно лишь приблизительно».

Соединенные провинции ликовали. Повсюду звонили колокола, служились благодарственные молебны. День получения известия об одержанной победе был объявлен праздничным, и по всей стране никто не работал. Ночью жглись фейерверки, шли народные гуляния и жгли огни у всех ворот. Интересно, что Генеральные штаты повелели в специальном указе выразить свое благодарение Богу за его покровительство Рюйтеру. Лейтенант-адмирала по праву считали главным автором победы. В Микленбурге в честь Рюйтера был организован грандиозный обед, на который лейтенант-адмирал прибыл в сопровождении своей супруги, флагманов и капитанов. Один из современников нашего героя писал о тех событиях так: «Эти веселости, крики радости, возникшие со всех сторон, составляли славное торжество для великого Рюйтера. Поэты воспевали эту победу. Слава о нем промчалась во всем свете, и все владетельные князья поручали своим посланникам в Голландии его поздравить».

Однако Рюйтер, не любивший пышности и славословий, быстро вернулся в Виелинген к флоту и деятельно принялся за организацию починки своих поврежденных кораблей. В это время многие из морских офицеров ездили в Гаагу и Амстердам, испрашивая себе более высоких наград, чем были им дадены первоначально. Рюйтер всех желающих отпускал и всем без разговоров подписывал необходимые прошения, но относился к этому с долей иронии.

— Человек не может и не должен искать себе славы! Слава сама должна найти его! — говорил он, отдавая бумаги очередному просителю.

Свою долю заслуженной славы получил и Корнелий Тромп. Говорили, что англичане не осмеливались держаться перед его кораблем и часто, видя его флаг в разных местах (начальник авангарда и вправду переносил несколько раз флаг из-за постоянных повреждений своих флагманских кораблей), якобы удивлялись, сколько же Тромпов в голландском флоте — пять или шесть?

Однако все почести казались Тромпу малозначительными по сравнению с почестями, оказываемыми командующему.

Болезненно честолюбивый, Тромп считал именно себя, а не Рюйтера, истинным автором победы, а потому ненависть к Рюйтеру в нем кипела теперь все более и более день ото дня. Скоро, уже очень скоро она вырвется наружу!

Героями были все участники грандиозного победного сражения, и страна чествовала всех. Матросам правительство республики выкатило три больших бочонка, полностью набитых золотыми монетами. Матери и жены гордились своими сыновьями и мужьями. Дети Голландии играли в Рюйтера. Людям хотелось верить, что одержанная победа и понесенные потери не напрасны, что англичане теперь наконец-то одумаются и пойдут на мир. Хотелось верить, что все плохое уже позади и скоро можно будет опять не бояться за жизни уходящих в неведомое сыновей, мужей и отцов.

В те дни на улицах голландских городов мальчишки выкрикивали нехитрые куплеты:

Качает корабль устало волна,

На брасы! Живее пошел, старина!

Избиты мы в щепки, но правим домой,

Нас дядюшка Рюйтер ведет за собой!

Из открытых дверей трактиров и харчевен, где отчаянно гуляли оставшиеся в живых матросы, пацанам вторили пьяные хриплые голоса:

Нам ли, голландцы, врага бояться?

Плечом к плечу мы стремимся в бой!

Пусть впереди будет кровь и утраты,

Жребий уж брошен старухой-судьбой!

Даже в общественных прачечных румяные толстобокие прачки, переводя дух, положа на колени красные от бесконечной стирки руки, задушевно распевали:

Смотрю на море и жду героя.

Вот белый парус мелькнул вдали.

С победой милый ко мне вернулся,

Прижал меня он к своей груди!

Но победа досталась недешево, и не одна мать забилась в рыданиях, узнав о кончине сына, не одна жена, обхватив малолетних детей, ставших в одночасье сиротами, запричитала о своей горькой участи. Победа стоила голландцам большой крови. Около восьми сотен человек не вернулись с моря, еще более тысячи вернулись ранеными и калеками.

Потери ж англичан были еще значительнее. Одних убитых насчитывалось более шести тысяч человек, раненых же никто не считал вовсе. Среди павших был вице-адмирал Барклей и несколько десятков капитанов. Три тысячи англичан во главе с младшим флагманом Аском попали в плен. В корабельном составе потери сынов Туманного Альбиона были тоже весьма внушительными: семнадцать английских кораблей были сожжены и потоплены, а шесть стали трофеями победителей. Как это обычно бывает после неудачи, в Лондоне начался грандиозный скандал. Искали виновника поражения.

Козлом отпущения сделали герцога Альбемарле, хотя именно он, как раз в отличие от короля, герцога Йоркского и первого лорда адмиралтейства, ни в чем виноват не был. Причина поражения крылась, прежде всего, в преднамеренном дроблении флота, то есть в ошибке стратегической. Генерал Монк, как мог, оправдывался, говоря, что все его капитаны — отъявленные трусы. Это тоже было, мягко говоря, неправдой. В конце концов обвинители так ни к чему однозначному не пришли. С должности Альбемарле не сняли, но нервы потрепали порядочно.