Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так и решили. Флорентий Федорович вначале чувствовал себя несколько стесненно на этом собрании. Молодые люди жадно ловили каждое слово, которое читал В. О. Португалов…
Когда в 1874 году правитель вятской губернской канцелярии в донесении для прокурора отмечал, что «у Павленкова часто собираются молодые люди, на которых он имеет большое влияние», то это было в значительной степени правдой. Также достоверной информацией было в донесении и то, что среди близких Павленкову лиц преимущественное место занимают ссыльные и подвергшиеся судебным преследованиям по различным делам политического свойства; что через Павленкова выписываются в Вятскую губернию книги, имеющие противоправительственное направление.
Лучшая, политически самая зрелая часть учащейся молодежи Вятки начинает тянуться к Павленкову и его кружку. И неудивительно, ибо там они получали прилив свежей мысли, подлинного знания, в кружке обсуждались проблемы, волновавшие умы юношества. В Вятке в то время действовало уже пять учебных заведений — мужская гимназия, духовная семинария, сельскохозяйственное училище, женская гимназия и епархиальное училище. Обучавшийся в вятской гимназии в 70-х годах Чемоданов (впоследствии врач) неоднократно рассказывал, что он вместе со своими товарищами посещал беседы у Павленкова.
Краеведы Вятской земли высказывали предположение, что и братья Циолковские в свои гимназические годы общались с В. О. Португаловым и Ф. Ф. Павленковым. Интересно, что в автобиографии юный Циолковский восторженно отзывался о том влиянии, которое оказывали на него тогда писаревские идеи: «Известный публицист Писарев заставляет меня дрожать от радости и счастья. В нем я видел тогда второе “я”… Это один из самых уважаемых мною учителей». Несомненно, что именно от Флорентия Федоровича смог будущий ученый получить томики собрания писаревских сочинений.
Власти не только констатировали факт сближения политических ссыльных с молодежью, но и стремились предпринять меры противодействующего характера. Поскольку политическим ссыльным воспрещались какие-либо занятия в присутственных местах, вятский губернатор Чарыков 11 ноября 1874 года по этому поводу направил в Министерство внутренних дел особое донесение, в котором указывал, что данная мера обрекает ссыльных на праздный образ жизни, создает им условия для продолжения занятий революционной пропагандой. «Не будучи обязаны на месте ссылки никаким трудом, который бы занимал их постоянно и давал им средства к жизни, а, напротив, еще получая от казны содержание, — доносил губернатор, — они (политические ссыльные) живут в совершенной праздности на свободе на своих квартирах и нередко продолжают прежние свои вредные занятия…» И добавлял: «Один лишь ссыльный при полной свободе и праздности может сделать многих молодых людей несчастными и через то внести в их семейства огорчения и страдания».
Губернатору и жандармским властям давно уже не по вкусу приходилась энергия нового врача-ординатора Португалова, Павленкова, Колотова и др.
Местная администрация усиливает поиск следов «преступной пропаганды». Вятская жандармерия и товарищ прокурора окружного суда решают провести серию обысков. В числе тех, кто первым «удостоился» такой чести, само собой разумеется, был и Ф. Ф. Павленков. У него, председателя Вятской губернской земской управы Колотова и В. О. Португалова обыски состоялись одновременно. Во время обысков было перерыто буквально все — и на письменных столах, и в библиотеках. Однако каких-либо материалов, которые их компрометировали бы, изъять не удалось. И все же и Колотое, и Португалов были отправлены в Казань и там заключены в тюрьму. Поводом для пресечения общественной деятельности В. О. Португалова, в частности, послужило то, что появилась возможность придраться к какому-то письму на его имя от одного знакомого.
Недолго оставался на свободе и Ф. Ф. Павленков. Скорее всего, обозленные отсутствием результатов после первого обыска местные власти усилили наблюдение, а спустя некоторое время нагрянули с повторным обыском. Произошло это 19 сентября 1874 года. На этот раз было изъято около семидесяти писем, что для ареста оказалось достаточно. Павленкова тут же отправили в местную тюрьму, где и продержали около года.
Как выяснилось позднее, обыск в доме, где жил Ф. Ф. Павленков, его арест были произведены в связи с так называемым «Процессом 193-х». Вятским жандармам и прокурору очень хотелось, чтобы этот несговорчивый ссыльный попал под новый политический процесс. Но достаточных улик против ссыльного издателя они собрать так и не смогли.
Из вятской тюрьмы Флорентий Федорович сообщал мужу М. Е. Селенкиной: «Здесь строже, чем в Петропавловской крепости. Мелюзга играет в политику».
В период своего тюремного заключения Павленков не давал покоя чинам жандармерии. Вот почему вятский прокурор писал прокурору Казанской судебной палаты письмо следующего содержания: «Павленков необыкновенно желчный человек, и все показания его испещрены бранью и злой иронией в отношении лиц, производящих у него перед арестованием обыск и допрашивающих его».
М. Е. Селенкина, которую также арестовали в то же самое время по обвинению якобы в причастности к московскому процессу Долгушина (хотя до того времени она не имела о нем ни малейшего понятия) и поместили в тюремную одиночку, подтверждала эту информацию вятского прокурора. «В тюрьме, — писала она, — Флорентий Федорович сидел неспокойно. Он постоянно огорчал и тревожил всех, начиная с прокурора и смотрителя и кончая последним надзирателем. То и дело шли от него жалобы или просьбы».
Конечно, было от чего огорчаться Флорентию Федоровичу. Уже который раз ни за что ни про что он изолируется от общества. Ни суда, ни следствия, ни доказательств вины — ничего этого не требуется властным башибузукам. Человек для них ничто! А если он еще пытается заявлять о своих правах, такого лучше сразу подвести под графу — политически неблагонадежный. Вот тогда — делай с ним, что хочешь. Он ведь всегда виноват! Поэтому, когда Павленкову показали написанные в одиночной камере тюрьмы стихи Марии Егоровны, он только усмехнулся, читая их. Ох уж эти женские восторги, патетика!
* * *
Когда же, наконец?.. Да уж раздастся ль он, Торжественный, глухой, заупокойный звон?
Нет, не о песнях и не заупокойном звоне размышлял в вятской тюрьме Флорентий Федорович.
За время ссылки он освоился с местными нравами и обычаями, уяснил, что губернское административное чиновничество в сплошных пороках, и, как он сам рассказывал друзьям, опять почувствовал в себе дух обличения. Так он пришел к своей «Вятской незабудке». Но прежде нужно рассказать о новых испытаниях, которые выпали на его долю…